Бестолковые рассказы о бестолковости

Вот-вот, удивленный мой читатель, теперь-то можно сделать вывод: вам не понять, вы, читатель, не служили. Давно известно, что тот, кто служил, в цирке уже никогда не рассмеется. А почему все же ночью? Попытаюсь ответить. Скорее всего, это делается, исходя из интересов сохранения новизны восприятия праздничного действа гражданским населением. Артисты ведь не репетируют премьеры, за редкими исключениями, перед большим количеством потенциальных зрителей. Зрители ведь могут потом на премьеру не прийти, сборы упадут. А военные это ведь те же артисты. Все отрепетировано, вплоть до непобедимых «гагаринских» улыбок. Правда вот со сборами, наверное, все же не получится — некому ничего собирать и бегать с пахнущей потом шапкой по брезгливым зрителям, все ведь при деле, все громко-подкованно топают. Звеня просто топают и при этом еще и медно дудят. Ночью, отметим, не дудят вообще никак. Не говоря уже даже о медности. Ночью военных с медными дудками могут неправильно понять. Вот поэтому и не дуют никуда военные — не хотят они создавать дополнительных недопониманий в отношениях с трудовым народом.

Есть, правда, относительно ночного образа жизни, еще одно смелое предположение. А что если совсем уж высоко военноначальствующие все же опасаются, что в ярком свете дня коварный враг вдруг возьмет да и умыкнет у нас секретную методику подготовки к таким вот мощным и радостным перемещениям больших групп, почти не дышащих в строю, но при этом высоко подбрасывающих (обутые в тяжелые сапоги) ноги, военных на значительные расстояния. Ведь ясным днем каждому секретному агенту очень легко ведь затеряться в толпе праздно шатающихся по Дворцовой площади туристов и аборигенов-маргиналов. А ночью каждый человек на улице города трех революций весьма заметен и уже только этим вызывает законное подозрение. В этом случае, можно даже попросить милицию: пусть походят, поспрашивают: «Ваши документы? Объясните цель вашего нынешнего местонахождения?» А если обнаглевшее шпионство приобретет оттенок профессионального нахальства («А какой ваш собачь дел?»), да еще с демонстрацией знания законов общего обустройства демократического государства («Ви нарушайт правил свободный перемещений личность!»), вот тогда уже надо подтянуть ребят из всесильного тогда КГБ. Они, эти интеллигентные ребята, умеют ведь с этой буржуазной сволочью как-то по особенному общаться. Без правового нигилизма. Очень вежливо. Но шпионы при этом как-то сразу сникают и очень быстро исчезают, как правило, по одному и тому же адресу исчезают они. Предположительно, где-то в районе Литейного проспекта. Исчезают и некоторое время наслаждаются видами заснеженной Колымы не покидая подвалов этого самого высокого дома города на Неве. Вот такие вот метаморфозы случались иногда с этими агентами буржуазии в этом революционном городе.

И вот они, наконец-то, наступили, последние минуты духовного соития в экстазе движения большой группы военных. Два месяца непрерывной муштры. И, наконец: «Счет! И-и-и раз!». Сотня голов в едином порыве с остеохондрозным хрустом скручиваются в сторону трибун. Счет пошел. Две с половиной минуты жизни вышколенной коробки (приблизительно за такое время парадный строй преодолевает отмеченное ему расстояние) и все. И кому все это было надо? Два месяца муштры из-за каких-то двух минут удовольствия, доставленного праздно стоящим на трибуне! Да, парадные военные научились лучше чувствовать манеру шага друг друга, научились в движении взаимно подстраиваться. Однако больше военные точно таким же коллективом и в точно таком же строю ходить никогда уже не будут. И для чего все это было? Два месяца бесполезно потраченного времени многими тысячами военных по троекратным выброшенным в «трубу» тарифам. И ведь все это дорогостоящее непотребство кому-то и для чего-то нужно до сих пор! Увидеть бы военным этого «кому-то». Поговорить бы им с ним обо всем без протокола. Глядишь, и отпала бы у этого «кому-то» эта мерзкая потребность. Всякая ведь мерзкая потребность может привести к извращениям. А за извращениями может наступить маниакальность. А это уже статья. Надо бы срочно остановить маньяка. Но нет. Недоступен этот маньяк «кому-то» для военных по-прежнему. И военные продолжают с упоением и затратно-громко так топать в праздничные для страны дни по широким ее площадям.