Бестолковые рассказы о бестолковости

— Да пошла ты, дура, на хрен, «дама» тут нашлась, — возмущенно откидывается на спинку сидения «достопочтимый сударь», а по совместительству вполне обычный питерский «трамвайный» хам, — я тут, да будет известно тебе, зараза противная, давно уже здесь сижу, место уже себе тут пригрел, а она теперь является, лахудра помойная, и пищит своим противным голоском: «Пи-пи-пи. Будьте любезны — подвиньтесь!» Я тебе сейчас так любезно про меж глаз подвинусь, змеюка ты подколодная, ведьма чертова, в форточку сейчас у меня на метле своей вылетишь!

— Что, что?! Да вы хам и, вероятно, еще и большой подлец! — дрожит утонченный голос возмущенной мадам. — И как только земля наша подобных подонков носит?!

Все больше и больше расходится в ответной грубости своей «издревле истая» — претендующая на интеллигентность, утонченная такая в познании достижений различного вида искусств, горделивая дочь великого города. А в ответ ее внешне сдержанным еще словам несутся отнюдь не способствующие сглаживанию ситуации, мерзкие в грубости своей выражения.

— Вали отсюда, сука говорливая, пока не зашиб, б…у, ненароком!

(И тут, наконец-то, наступает кульминация. Лживые маски, наконец, оказываются сброшенными и растоптанными на грязном трамвайном полу).

— Ах ты, гнида вонючая, щаз-то я тебе рожу-то твою мерзопакостную расцарапаю! В клочья порву, тварь! Вонь подритузная! Выкидышь кошачий! М-р-р-азь!

Дальше-больше. Перечень этих, весьма относительно нормативных, фраз заканчивается. Далее начинается такое… Ведь, казалось бы, только что, недавно совсем еще, вот только пару минут назад, утонченная такая в фамильной своей интеллигентности дама, и вдруг с диким вигом набрасывается на погрязшего в хамстве трамвайного пассажира, изрыгая при этом такой водопад отборнейших ругательств, что у оказавшихся совершенно случайно в непосредственной близости от произошедшего военных попросту багровели уши. Военные растаскивали вцепившихся друг в друга спорщиков, попутно отвешивая тумаки трамвайно-хамствующему гражданину, а уши военных все багровели и багровели. Багровели и сворачивались в тоненькую длинненькую такую багровую трубочку, блокируя, тем самым, естественные военно-чуткие слуховые каналы. Блокировали для того, чтобы воспрепятствовать проникновению убийственной дозы трехсотпроцентного негатива внутрь внешне крепкой черепной коробки военных. Это только и предотвращало гибельное разрушение тонюсенько-микронного в беззащитности своей слоя остатков мозга военного, всегда равномерно по костям черепной коробки распределенного.

Можно только представить себе образность и силу тех интеллигентных, проникающих в душу слов, если такие вот физиологические модификации происходили со случайно услышавшими их военными. Военными, воспитанными в очень простой такой и даже, можно сказать, грубой, ну, словом, вовсе даже неинтеллигентной такой среде. Военными, очень много чего уже слышавшими и до этого, некрасивого такого, но типичного для Питера события. А что же делалось с модифицировано-заблокированными ушами военных? Как придавались им привычные пельменные очертания? Приходилось военным в этих случаях становиться самыми прилежными и исполнительными пациентами косметических кабинетов. Их там знали уже давно, в кабинетах этих. Военные и по другим случаям туда часто обращались. В основном с просьбами по закатке губ в первоначальное состояние. Военные, они ведь привыкли всегда доверять власти. Власть, к примеру, что-нибудь пообещает военным, а те принимаются тут же раскатывать губы. А в эту раскатанность ничего из обещанного почему-то не попадает. Через некоторое время военным надоедает ходить с развивающимися на ветру губами (очень большая парусность, знаете ли) и они обращаются в косметологические кабинеты, а там их встречают, как родных, и закатывают им губы обратно с помощью специальных, купленных за границей, механизмов.

Вот такие у военных появлялись иногда дополнительные хлопоты. Ну и где же здесь, спрашивается, хваленая питерская интеллигентность? Где же этот врожденный аристократизм? А изысканная утонченность нравов? Где же сдержанная чопорность, наконец? А воспетый классиками холодно-надменный консерватизм? Видимо, давно этого в Питере уже не было. Но спесивая маска далекого прошлого осталась. А пример того, что под этой маской в действительности может затаиться, мы только недавно совсем еще и довольно подробно рассмотрели.

Военные никогда не любили людей в масках. А поэтому женились военные большей частью на студентках педагогических и медицинских ВУЗов, приехавших, так же как и они, попытать счастья в «колыбели трех революций». Почему же именно «педички» и «медички»? Видимо управлял этим процессом какой-то не до конца раскрытый еще закон природы. Военные каким-то внутренним чутьем этот закон давно уже открыли и еще при поступлении любили рекламировать будущую свою «альма матер»:

— Если, положим, нет у вас ума, — говорили они, — то поступайте в «пед».

— Ежели, к примеру, нет у вас стыда, — продолжали военные — поступайте в «мед».