В любом случае его свободе ничто не угрожало. Мужское сердце не так-то просто поймать в сети. Следовало только продумать дальнейшие действия – нельзя же сблизиться с ней, а потом ни с того ни с сего исчезнуть с ее горизонта.
Но, черт побери, ведь он всю жизнь играет в азартные игры!
– Ох, еле держусь на ногах.
– Неужели? – смеялся Дэлтон, набивая рот сахарной ватой. – Что может быть лучше таких приключений?
Лия смотрела из окна дорогого гостиничного номера на панораму ночного города, расцвеченную слепящими огнями.
Когда они вернулись из Луна-парка, Лия попросила Дэлтона дать ей накладные, чтобы просмотреть их утром за завтраком. Она вовсе не планировала подниматься к нему в номер, но, поскольку это была ее просьба, отступать было неловко.
Поймав на себе взгляд Дэлтона, Лия сложила руки на груди, словно отгораживаясь. Только сейчас она поняла, что совершила неразумный шаг.
– Надеюсь, ты не жалеешь о потраченном времени, – негромко произнес Дэлтон.
Лия не заметила, как он приблизился к ней сзади, и вздрогнула от неожиданности.
– Извини, я не хотел тебя напугать.
– Я не испугалась, – так же тихо сказала она.
– И все-таки ты трусишка: так и не отважилась прокатиться на чертовом колесе.
Лия не ожидала услышать в его голосе шутливые нотки. Резко отвернувшись, она склонила голову набок:
– А ты – настоящий тиран, Дэлтон Монтгомери.
Он рассмеялся.
На Лию лавиной обрушились чувства. Ей захотелось дурачиться, кокетничать, быть молодой и беззаботной. Эти желания пугали и дразнили ее.
Смех Дэлтона неожиданно умолк. В воздухе повисла какая-то тяжесть, которая билась и пульсировала, увлекая Лию помимо ее воли.
– Лия!
Она слышала его дыхание.
Дэлтон смотрел на ее губы. Лия знала: он хочет ее поцеловать, – знала, потому что сама хотела этого.
Но совесть обожгла ее как пламя. Надо было уходить, не медля ни минуты. Почему-то Лия не могла пошевелиться. Нахлынувшие чувства сковали ее по рукам и ногам.
– Лия, – снова позвал Дэлтон.
Она понимала, что ему трудно дышать. Их глаза встретились.
В окно лился лунный свет, в дальнем углу мягко горела настенная лампа. Лицо Дэлтона казалось застывшим в ожидании, в глазах полыхал огонь.
– Ты заслуживаешь большего, Лия. Ты заслуживаешь любви.
– Нет. – Она решительно тряхнула головой. – Я замужем. Ничего нельзя изменить.
– Разве из этого следует, что ты не имеешь права на счастье? Разве ты обречена на одиночество, если связала свою жизнь с тяжелобольным человеком?
– Я его не предам. – Голос Лии дрогнул. – Он хороший, добрый…
– Тебе необходимо нечто большее, чем доброта. Ты должна чувствовать, что рядом с тобой – в тебе – есть мужчина…
Лия отшатнулась:
– Нет!
– Да. – Дэлтон смотрел на нее с мольбой.
Она хотела что-то сказать, но тут зазвонил телефон. Лия перевела дыхание. Дэлтон вполголоса чертыхнулся и, повернувшись к ней спиной, снял трубку:
– Слушаю.
Почему-то он долго молчал, а потом приглушенно произнес:
– Я передам.
Лия, сама не зная почему, заподозрила неладное. Возможно, ей показалось, что он говорит упавшим голосом. У нее бешено застучало сердце.
– Дэлтон, – сдавленно окликнула она.
Он обернулся с выражением муки на лице:
– Звонили… насчет твоего мужа.
Лия прижала руки к груди. У нее закружилась голова.
– Он… он умер?
– Прости, но это так.
Она шевелила губами, не произнося ни звука, и вдруг медленно осела на ковер.
– Лия! – донесся до нее возглас Дэлтона; больше она ничего не слышала.
Глава 27
Лия не могла поверить, что после смерти Руфуса прошло всего шесть месяцев. Они тянулись словно годы. Ее жизнь изменилась и в то же время осталась прежней.
День благодарения, Рождество, день рождения Коти, которому исполнилось шесть лет, – все эти события будто обошли ее стороной. Она делала все, что от нее требовалось: рано вставала, готовила сыну завтрак, отвозила его, как он с гордостью говорил, «в настоящую школу» и ехала на работу.
Коти наконец-то стал первоклассником. Он перенес смерть отца менее болезненно, чем опасалась Лия. Но его оберегали от тяжелых потрясений. Когда исход болезни был предрешен, Руфус настоял, чтобы его положили в больницу, поэтому Коти не видел предсмертных мучений отца.
Сердце Лии отогревалось только рядом с сыном. Она улыбалась, читала ему книжки, расспрашивала о школе, окружала его любовью. Иногда ее охватывал безумный страх потерять единственного ребенка.
Она казнила себя за поездку в Лас-Вегас. Ей следовало оставаться рядом с Руфусом, держать его за руку, скрашивать его последние минуты своим участием.
Вместо этого она улетела в другой город,