Читаем Бесы полностью

— А как же: маленький, розовенький, с крошечными такими ноготочками, и только вся моя тоска в том, что не помню я, мальчик аль девочка. То мальчик вспомнится, то девочка. И как родила я тогда его, прямо в батист да в кружево завернула, розовыми его ленточками обвязала, цветочками обсыпала, снарядила, молитву над ним сотворила, некрещёного понесла, и несу это я его через лес, и боюсь я лесу и страшно мне, и всего больше я плачу о том, что родила я его, а мужа не знаю.

— А может и был? — осторожно спросил Шатов.

— Смешон ты мне, Шатушка, с своим рассуждением. Был-то может и был, да что́ в том, что был, коли его всё равно что и не было? Вот тебе и загадка не трудная, отгадай-ка! — усмехнулась она.

— Куда же ребёнка-то снесла?

— В пруд снесла, — вздохнула она.

Шатов опять подтолкнул меня локтем.

— А что коли и ребёнка у тебя совсем не было и всё это один только бред, а?

— Трудный ты вопрос задаёшь мне, Шатушка, — раздумчиво и безо всякого удивления такому вопросу ответила она, — на этот счёт я тебе ничего не скажу, может и не было; по-моему, одно только твоё любопытство; я ведь всё равно о нём плакать не перестану, не во сне же я видела? — И крупные слёзы засветились в её глазах. — Шатушка, Шатушка, а правда, что жена от тебя сбежала? — положила она ему вдруг обе руки на плечи и жалостливо посмотрела на него. — Да ты не сердись, мне ведь и самой тошно. Знаешь, Шатушка, я сон какой видела: приходит он опять ко мне, манит меня, выкликает: «кошечка, говорит, моя, кошечка, выйди ко мне!» Вот я «кошечке»-то пуще всего и обрадовалась: любит, думаю.

— Может и наяву придёт, — вполголоса пробормотал Шатов.

— Нет, Шатушка, это уж сон… не придти ему наяву. Знаешь песню:

Мне не надобен нов-высок терем,Я останусь в этой келейке,Уж я стану жить-спасатися,За тебя Богу молитися.{41}

Ох, Шатушка, Шатушка, дорогой ты мой, что́ ты никогда меня ни о чём не спросишь?

— Да ведь не скажешь, оттого и не спрашиваю.

— Не скажу, не скажу, хоть зарежь меня, не скажу, — быстро подхватила она, — жги меня, не скажу. И сколько бы я ни терпела, ничего не скажу, не узнают люди!

— Ну вот видишь, всякому, значит, своё, — ещё тише проговорил Шатов, всё больше и больше наклоняя голову.

— А попросил бы, может и сказала бы; может и сказала бы! — восторженно повторила она. — Почему не попросишь? Попроси, попроси меня хорошенько, Шатушка, может, я тебе и скажу; умоли меня, Шатушка, так чтоб я сама согласилась… Шатушка, Шатушка!

Но Шатушка молчал; с минуту продолжалось общее молчание. Слёзы тихо текли по её набелённым щекам; она сидела, забыв свои обе руки на плечах Шатова, но уже не смотря на него.

— Э, что́ мне до тебя, да и грех! — поднялся вдруг со скамьи Шатов. — Привстаньте-ка! — сердито дёрнул он из-под меня скамью и, взяв, поставил её на прежнее место.

— Придёт, так чтоб не догадался; а нам пора.

— Ах, ты всё про лакея моего! — засмеялась вдруг Марья Тимофеевна, — боишься! Ну, прощайте, добрые гости; а послушай одну минутку, что́ я скажу. Давеча пришёл это сюда этот Нилыч с Филипповым, с хозяином, рыжая бородища, а мой-то на ту пору на меня налетел. Как хозяин-то схватит его, как дёрнет по комнате, а мой-то кричит: «Не виноват, за чужую вину терплю!» Так веришь ли, все мы как были, так и покатились со смеху…

— Эх, Тимофевна, да ведь это я был заместо рыжей-то бороды, ведь это я его давеча за волосы от тебя отволок; а хозяин к вам третьего дня приходил браниться с вами, ты и смешала.

— Постой, ведь и в самом деле смешала, может и ты. Ну чего спорить о пустяках; не всё ли ему равно, кто его оттаскает, — засмеялась она.

— Пойдёмте, — вдруг дёрнул меня Шатов, — ворота заскрипели; застанет нас, изобьёт её.

И не успели мы ещё взбежать на лестницу, как раздался в воротах пьяный крик и посыпались ругательства. Шатов, впустив меня к себе, запер дверь на замок.

— Посидеть вам придётся с минуту, если не хотите истории. Вишь кричит как поросёнок, должно быть, опять за порог зацепился; каждый-то раз растянется.

Без истории, однако, не обошлось.

VI

Шатов стоял у запертой своей двери и прислушивался на лестницу; вдруг отскочил.

— Сюда идёт, я так и знал! — яростно прошептал он, — пожалуй до полночи теперь не отвяжется.

Раздалось несколько сильных ударов кулаком в двери.

— Шатов, Шатов, отопри! — завопил капитан, — Шатов, друг!..

Я пришёл к тебе с приветом,Р-рассказать, что солнце встало,Что оно гор-р-рьячим светомПо… лесам… затр-р-репетало.Рассказать тебе, что я проснулся, чёрт тебя дери,Весь пр-р-роснулся под… ветвями…

Точно под розгами, ха-ха!

Каждая птичка… просит жажды.Рассказать, что пить я буду,Пить… не знаю пить что буду.
Перейти на страницу:

Похожие книги

Дыхание грозы
Дыхание грозы

Иван Павлович Мележ — талантливый белорусский писатель Его книги, в частности роман "Минское направление", неоднократно издавались на русском языке. Писатель ярко отобразил в них подвиги советских людей в годы Великой Отечественной войны и трудовые послевоенные будни.Романы "Люди на болоте" и "Дыхание грозы" посвящены людям белорусской деревни 20 — 30-х годов. Это было время подготовки "великого перелома" решительного перехода трудового крестьянства к строительству новых, социалистических форм жизни Повествуя о судьбах жителей глухой полесской деревни Курени, писатель с большой реалистической силой рисует картины крестьянского труда, острую социальную борьбу того времени.Иван Мележ — художник слова, превосходно знающий жизнь и быт своего народа. Психологически тонко, поэтично, взволнованно, словно заново переживая и осмысливая недавнее прошлое, автор сумел на фоне больших исторических событий передать сложность человеческих отношений, напряженность духовной жизни героев.

Иван Павлович Мележ

Проза / Русская классическая проза / Советская классическая проза