Бесы

Конечно же, художественная концепция романа «Бесы» гораздо сложнее, богаче, глубже так прямолинейно-публицистически выраженной «идеи». Больше того, указанный памфлетный пласт в общей архитектонике произве­дения занимает вполне вспомогательное, подчиненное место по отношению к религиозно-философской, экзистенциальной проблематике. И всё же тема «отцов и детей», как кровных, так и идейных, тема связи и конфликта по­колений значимо присутствует в композиционном строе «Бесов». В первую очередь разработка этой темы связана с фигурой Степана Трофимовича Вер- ховенского.

Образ Степана Трофимовича в «Бесах» весьма неоднозначен. Есть из­вестные основания полагать, что отношение автора к этому герою менялось в процессе работы над романом. Меняется и сам Степан Трофимович в ходе романного действия. Или, лучше сказать, к финалу в нем высвобождаются, проявляются в полной мере те идеальные стороны его личности, которые в первой половине романа представлены приглушенно, лишь слегка, отдельны­ми черточками проглядывая из-под густого слоя авторской иронии (в кото­рой не устает упражняться и хроникер, молодой друг и «конфидент» Степа­на Трофимовича).

В уже процитированном выше письме 1873 года, говоря о «наших Бе­линских и Грановских» как «прямых отцах Нечаева», Достоевский тут же замечает, что эти «главнейшие проповедники нашей национальной несамо­бытности с ужасом и первые отвернулись бы от нечаевского дела» (Т. 29, кн. 1. С. 260). В известном смысле в этом утверждении, высказанном здесь в сослагательном наклонении применительно к реальным историческим де­ятелям — представителям западничества 1840-х годов, очень точно обозна­чена суть сюжетной линии Верховенского-старшего в «Бесах». Представля­ющий в романе поколение «отцов», идейно и морально ответственных, по замыслу Достоевского, за «беснование» молодого поколения, Степан Тро­фимович, столкнувшись с разгулом бесовской стихии в городе, не только «с ужасом и первый» «отворачивается», отшатывается от крайних проявлений воинствующего нигилизма, но и — в своей речи на празднике в пользу гу­вернанток — бросает вызов «духу времени», выступая, под свист и смех, со страстной речью в защиту вечного значения красоты. А затем, по-евангельски «отрясши прах от ног своих», произнеся проклятье, навсегда покидает го­род. И его «уход», когда оставивший «свое двадцатилетнее нагретое место»

Степан Трофимович выходит «на большую дорогу» (с. 697), приобретает в «Бесах» не только сюжетное, но и идейно-символическое значение.

Впрочем, справедливости ради необходимо отметить, что черты комиз­ма присутствуют в образе героя вплоть до последних страниц романа. Од­нако в финале качество авторской иронии иное, нежели в начале произведе­ния. Теперь это уже не сатира и сарказм, но большей частью светлый юмор, вносящий в обрисовку обстоятельств кончины Степана Трофимовича ще­мящую ноту.

В образе Верховенского-старшего часто видят карикатуру на одного из либеральных деятелей 1840-1850-х годов, историка Тимофея Николаевича Грановского (1813-1855). Возможно, применительно к тому раннему этапу разработки замысла, когда «Бесы» мыслились Достоевским как роман-пам­флет, это так и было. Немаловажно отметить, что длительное время в черно­вых подготовительных набросках будущий Степан Трофимович прямо и от­крыто именуется «Грановским». Приступая к работе над «Бесами» в начале 1870 года, писатель просил Н. Страхова прислать ему в Дрезден биографию Грановского, из которой он позаимствовал ряд свидетельств, использованных в обрисовке фигуры Верховенского-старшего. Грановский по праву числится среди прототипов Степана Трофимовича. И тем не менее образ этого персо­нажа «Бесов» неверно рассматривать как карикатуру на знаменитого исто­рика.

Излагая на первых страницах романа биографию «многочтимого Степа­на Трофимовича Верховенского», хроникер в самом начале сообщает, что тот, действительно, «некоторое время принадлежал к знаменитой плеяде иных прославленных деятелей нашего прошедшего поколения», но тут же огова­ривается, отмечая, что «одно время, — впрочем, всего только одну самую маленькую минуточку, — его имя многими тогдашними торопившимися людьми произносилось чуть не наряду с именами Чаадаева, Белинского, Гра­новского...» (с. 66). Уже в этой характеристике между Грановским и Верхо- венским проведена важная черта, обозначена иерархическая дистанция как между личностями разного исторического масштаба: первый представляет эпоху и поколение 1840-х годов, второму в этой эпохе принадлежит «одна са­мая маленькая минуточка».