Бесы (Иллюстрации М.А. Гавричкова)

Маврикий Николаевич был до того изумлен, что отшатнулся на спинку кресла и некоторое время смотрел неподвижно на лицо Ставрогина.

– Представьте, я никак этого не подумал, – пробормотал он, – вы сказали тогда, в то утро, что не женаты… я так и поверил, что не женаты…

Он ужасно бледнел; вдруг он ударил изо всей силы кулаком по столу.

– Если вы после такого признания не оставите Лизавету Николаевну и сделаете ее несчастною сами, то я убью вас палкой, как собаку под забором!

Он вскочил и быстро вышел из комнаты. Вбежавший Петр Степанович застал хозяина в самом неожиданном расположении духа.

– А, это вы! – громко захохотал Ставрогин; хохотал он, казалось, одной только фигуре Петра Степановича, вбежавшего с таким стремительным любопытством.

– Вы у дверей подслушивали? Постойте, с чем это вы прибыли? Ведь я что-то вам обещал… А, ба! Помню: к «нашим»! Идем, очень рад, и ничего вы не могли придумать теперь более кстати.

Он схватил шляпу, и оба немедля вышли из дому.

– Вы заранее смеетесь, что увидите «наших»? – весело юлил Петр Степанович, то стараясь шагать рядом с своим спутником по узкому кирпичному тротуару, то сбегая даже на улицу, в самую грязь, потому что спутник совершенно не замечал, что идет один по самой средине тротуара, а стало быть, занимает его весь одною своею особой.

– Нисколько не смеюсь, – громко и весело отвечал Ставрогин, – напротив, убежден, что у вас там самый серьезный народ.

– «Угрюмые тупицы», как вы изволили раз выразиться.

– Ничего нет веселее иной угрюмой тупицы.

– А, это вы про Маврикия Николаевича! Я убежден, что он вам сейчас невесту приходил уступать, а? Это я его подуськал косвенно, можете себе представить. А не уступит, так мы у него сами возьмем – а?

Петр Степанович, конечно, знал, что рискует, пускаясь в такие выверты, но уж когда он сам бывал возбужден, то лучше желал рисковать хоть на всё, чем оставлять себя в неизвестности. Николай Всеволодович только рассмеялся.

– А вы всё еще рассчитываете мне помогать? – спросил он.

– Если кликнете. Но знаете что, есть один самый лучший путь.

– Знаю ваш путь.

– Ну нет, это покамест секрет. Только помните, что секрет денег стоит.

– Знаю, сколько и стоит, – проворчал про себя Ставрогин, но удержался и замолчал.

– Сколько? что вы сказали? – встрепенулся Петр Степанович.

– Я сказал: ну вас к черту и с секретом! Скажите мне лучше, кто у вас там? Я знаю, что мы на именины идем, но кто там именно?

– О, в высшей степени всякая всячина! Даже Кириллов будет.

– Всё члены кружков?

– Черт возьми, как вы торопитесь! Тут и одного кружка еще не состоялось.

– Как же вы разбросали столько прокламаций?

– Там, куда мы идем, членов кружка всего четверо. Остальные, в ожидании, шпионят друг за другом взапуски и мне переносят. Народ благонадежный. Всё это материал, который надо организовать, да и убираться. Впрочем, вы сами устав писали, вам нечего объяснять.

– Что ж, трудно, что ли, идет? Заколодило?

– Идет? Как не надо легче. Я вас посмешу: первое, что ужасно действует, – это мундир. Нет ничего сильнее мундира. Я нарочно выдумываю чины и должности: у меня секретари, тайные соглядатаи, казначеи, председатели, регистраторы, их товарищи – очень нравится и отлично принялось. Затем следующая сила, разумеется, сентиментальность. Знаете, социализм у нас распространяется преимущественно из сентиментальности. Но тут беда, вот эти кусающиеся подпоручики; нет-нет да и нарвешься. Затем следуют чистые мошенники; ну эти, пожалуй, хороший народ, иной раз выгодны очень, но на них много времени идет, неусыпный надзор требуется. Ну и наконец, самая главная сила – цемент, всё связующий, – это стыд собственного мнения. Вот это так сила! И кто это работал, кто этот «миленький» трудился, что ни одной-то собственной идеи не осталось ни у кого в голове! За стыд почитают.

– А коли так, из чего вы хлопочете?

– А коли лежит просто, рот разевает на всех, так как же его не стибрить! Будто серьезно не верите, что возможен успех? Эх, вера-то есть, да надо хотенья. Да, именно с этакими и возможен успех. Я вам говорю, он у меня в огонь пойдет, стоит только прикрикнуть на него, что недостаточно либерален. Дураки попрекают, что я всех здесь надул центральным комитетом и «бесчисленными разветвлениями». Вы сами раз этим меня корили, а какое тут надувание: центральный комитет – я да вы, а разветвлений будет сколько угодно.

– И всё этакая-то сволочь!

– Материал. Пригодятся и эти.

– А вы на меня всё еще рассчитываете?

– Вы начальник, вы сила; я у вас только сбоку буду, секретарем. Мы, знаете, сядем в ладью, веселки кленовые, паруса шелковые, на корме сидит красна девица, свет Лизавета Николаевна… или как там у них, черт, поется в этой песне…