Бесы. Приключения русской литературы и людей, которые ее читают

– Боюсь, там еще хватает не менее удивительного. Я всегда хотел поехать в Одессу и все выяснить, но так и не сложилось.

– А почему не поедете сейчас?

– По той же причине, по которой бабелевская конференция проходит здесь, в Стэнфорде: я не могу уехать надолго.

– Почему? – спросила американская журналистка.

Фрейдин объяснил, что здоровье жены не позволяет ему совершать дальние поездки, и это объяснение, полагала я, должно бы закрыть тему, но не тут-то было.

– Ведь с вами живет дочь? – спросил кто-то. – Разве она не может поухаживать за ней?

– Анна оказывает нам большую поддержку и дарит много счастья, но ей восемнадцать, и у нее своя бурная жизнь.

Журналистка приняла задумчивый вид.

– Знаете, что я думаю? – сказала она. – Я думаю, вам стоит купить ей собаку.

Фрейдин посмотрел на нее с изумлением.

– Простите?

– Вам нужно купить жене собаку, – пояснила журналистка. – Это изменит ее жизнь.

– Не понимаю, какое отношение к этому может иметь собака?

– Собака изменит ее жизнь!

– Почему вы думаете, что ее жизнь нуждается в переменах? – Очередное молчание. – Есть вещи, с которыми собака никак не поможет.

Журналистка потупила взгляд.

– Я просто подумала, что, когда ей плохо, собака может лечь рядом.

– Проблема не в «лечь рядом», – твердо произнес Фрейдин.

Журналистка закивала.

– Вижу, что сказала не то. Просто я без ума от собак. – Было видно, что она искренне раскаивается.

– У нас когда-то был пес, много лет назад, – сказал Фрейдин примирительным тоном, – его звали Кутя.

Венгерская профессорша, горестного вида женщина в сером, с интересом подняла взгляд.

– «Кутя» по-венгерски значит «собака»! – сказала она. У нее был головной голос, немного похожий на кукольный.

– Мы думаем, у Кути могла быть венгерская кровь. У него сложная родословная: помесь немецкой овчарки, Лабрадора и бас-баритона.

– Ваш пес умел петь? А он умел говорить? У нас когда-то был говорящий кот.

Молчание.

– И что… – отважилась я и прочистила горло. – Что говорил ваш кот?

Венгерская профессорша изумленно посмотрела на меня.

– «Хочу есть», – пропела она.

Единственный человек за столом, который во время этого обмена репликами не произнес ни слова, был переводчик – грациозный привлекательный мужчина (бывший танцор, как выяснилось позднее) с высокими скулами, узкими глазами и слегка высокомерным взглядом. Он говорил на британском английском с еле заметным иностранным акцентом.

Не менее загадочным был и его перевод: некоторые пассажи выполнены настолько блестяще, что, положив оригинал и перевод рядом, поражаешься – как простой смертный мог выразиться столь неожиданно, но при этом в самую точку, – а некоторые содержали странные ляпы. Например, в конце «Моего первого гонорара» Бабель пишет: «Знаю, что не умру, прежде чем не вырву из рук любви еще один – и это будет мой последний – золотой», а в переводе мы читаем: «Не умру, прежде чем не вырву из рук любви еще один (и определенно не последний) золотой рубль». В «Гюи де Мопассане» Бабель пишет: «Ночь подложила под голодную мою юность бутылку муската 83 года». В переводе: «Ночь заткнула мою юность бутылкой муската 83 года». И в книге было полно таких несоответствий. У Бабеля – «в девять часов», а в переводе – «вскоре после восьми». У Бабеля – «в полночь», а в переводе – «после одиннадцати». Фрейдину не понравилось, что «показал фигу» переведено как «показал нос» или что во время петроградского голода у бездомного поэта в кармане лежит «икра сибирского лосося и фунт хлеба»: Фрейдин сказал, что поскольку «бездомные не носят в карманах икру», речь, вероятно, идет о лососевых молоках.

Из-за этих и других противоречий мы в итоге написали собственные варианты, указав, что «при подготовке к выставке использовались разные переводы, в том числе…».

Все вроде бы шло нормально, но в конце ужина привлекательный переводчик вдруг обратился к Фрейдину.

– Знаете, – сказал он, – я вчера зашел на выставку и заметил нечто странное. Возможно, вы мне объясните. – В одной из витрин он заметил свою книгу, открытую на рассказе Бабеля «Одесса», а рядом – подпись с цитатой из рассказа не в его переводе.

– Редактура, – не задумываясь ответил Фрейдин. – В Институте Гувера редактируют все наши тексты. Вы не поверите, как они правят. – И рассказал историю о редакторе, который перевел весь набранный курсивом идиш, и у него в итоге Luftmensch (непрактичный мечтатель) превратился в «пилота», a shamas (служка при синагоге) – через английское shamus – в «частного сыщика».

Переводчика эта история отнюдь не позабавила.

– То есть вы хотите сказать, что гуверовские редакторы изменили мой перевод?

– Я хочу сказать, что эти тексты прошли через много разных рук.

– Но что я – как переводчик – должен думать? Моя книга выставлена рядом с текстом, который я не писал. Может, мне обратиться в суд?