Бесы: Роман-предупреждение

моментальной и в высшей степени взволнованной реакцией на текущее. Откровенно сочувствуя Франции, Достоевский живет в Германии и воочию убеждается в том, что на самом деле зна чит воинствующий прусский дух, возмущается вандализмом самых образованных немцев: «Один седой как лунь и влиятель ный ученый громко кричал третьего дня: «Paris muss bombar diert sein!» (29, кн. I, 162). Достоевский, напряженно работающий над романом, опаз дывающий к сроку, по многу раз переделывающий текст, тем не менее «открыт» для восприятия всех событий в России и Европе. «Вот уже три года читаю усидчиво все политические газеты, т. е. главное большинство» (29, кн. I, 146), — признает ся он. И еще: «…ежедневно (!) прочитываю три русские газеты до последней строчки и получаю два журнала (29, кн. I, 115). Все, что волновало Достоевского в текущей политике и общест венной жизни и о чем он мог узнавать из последних номеров га зет, немедленно шло в дело, попадало в письма, записные тетради, находило отражение в романе. Так, дело об убийстве помещика фон Зона в петербургском притоне слушалось в начале января 1870 года и освещалось в январских газетах. И уже в черновых записях конца января факт о фон Зоне вошел в разработку одного из монологов. Черновики содержат отклики и на множество других «позд них» (по сравнению с временем действия романа) реалий: речь В. Гюго на открытии Конгресса мира в Лозанне (сентябрь 1869), Ватиканский вселенский собор, провозгласивший дог мат непогрешимости папы (8 декабря 1869 — 20 октября 1870), события и последствия Франко-прусской войны, Па рижской коммуны — все эти темы для писателя самые насущ ные, самые животрепещущие — «проклятые». Особенно волновали Достоевского русские новости. В мае — июне 1870 года в Петербурге произошла первая в Рос сии массовая забастовка рабочих Невской бумагопрядильни — именно она стала прототипом «шпигулинской истории». Мате риалы процесса над нечаевцами, появившиеся тогда, когда была напечатана уже половина романа, явились важнейшим источником для разработки образов Петра Верховенского и его приспешников. Роман вобрал в себя не только впечатления от полити ческих событий — он насыщен и литературной злобой дня. Помимо уже отстоявшихся привычных впечатлений от Пуш кина, Гоголя, Белинского, Герцена, Чернышевского, Тургене ва, Некрасова, Щедрина, роман содержит реминисценции из только что прочитанных, едва появившихся в свет книг, ста-

48

тей, публикаций. Так, роман В. Гюго «Человек, который смеет ся», изданный в 1869 году, осенью этого же года лежит на столе Степана Трофимовича. «История одного города» М. Салты- кова-Щедрина, появившаяся в 1869–1870 году и подытожив шая глуповскую эпопею, эффектно функционирует в рас сказе Хроникера о деятелях его губернии: «Город наш трети ровали они как какой-нибудь город Глупов». Иногда, в тех случаях, когда новое впечатление еще не от стоялось, отклик на прочитанное запрятан, завуалирован. Петр Верховенский критикует роман губернатора Лембке, который только что прочитал: «Ведь вы что проводите? Ведь это то же прежнее обоготворение семейного счастья, приумножения де тей, капиталов, стали жить-поживать да добра наживать, по милуйте! Читателя очаруете, потому что даже я оторваться не мог, да ведь тем сквернее». Что-то необыкновенно знакомое мерещится в этой оценке — что за роман написал Лембке? Подсказывает контекст времени, в котором созданы «Бе сы»: автор романа только что прочитал «Войну и мир» — пуб ликация толстовской эпопеи была завершена в декабре 1869 года. Впечатление от грандиозного творения Толстого у До стоевского было огромным, но тем не менее автор «Бесов», споря со Страховым, отказывается признать «Войну и мир» «новым словом»: «…ведь это все помещичья литература. Она сказала все, что имела сказать» (29, кн. I, 216). «Чем осознаннее, чем «больше» Достоевский хотел отве тить Толстому, тем «меньше» он должен был это делать явно, тем скрытнее его ответ», — предполагает исследователь, изу чавший точки пересечения «Бесов» и «Войны и мира» 1. Так, видимо, небольшая часть ответа Достоевского Тол стому, о которой речь идет у нас, оказалась скрытой настолько, что вообще до сих пор оставалась незамеченной. Петр Верхо венский, воспроизводя доводы Достоевского в его полемике со Страховым (о помещичьей литературе) и слегка пародируя их, критикует роман губернатора Лембке, очень напоминающий в беглом пересказе Петруши «Детство» Толстого 2. Роман Лемб ке, по свидетельству Петруши-критика, проникнут атмосферой поэзии и счастья детства, семьи, быта дворянских усадеб и в этом смысле как бы подражает уже известным литературным образцам. 1 См.: Карякин Ю. Достоевский и канун XXI века, с. 339. 2 Детали романа Лембке, рассчитанные на определенный круг ассоциаций, нарочито выпячены: фамилии героев созвучны — Игренев — Иртеньев; У Лембке «в девятой, десятой, это все про любовь», — девятая глава «Детства» называется «Что-то вроде первой любви»; Петруша «за письмом Игренева чуть не занюнил» — грустная 25-я глава «Детства», — «Письмо».

49