Бесы в красной гостиной

В один из таких дней, в самом начале ноября 1990 года, я отловил-таки его на рабочем месте. Внутренних дел во вновь созданном министерстве – уйма. Оно было создано на базе республиканского Госкомиздата, функции которого ограничивались книгоизданием. Назначение же нового министерства было совершенно другим: организация условий для развития свободных средств массовой информации – газет, журналов, телеканалов, радио. То есть министерство, по сути дела, явочным порядком перехватило функции, которые много десятков лет выполняли партийные комитеты разного уровня. Мы активно, «пачками» регистрировали ежедневно различные газеты, не интересуясь тем, кто их учредители, на что они собираются существовать, где будут размещаться. Одновременно проходила перерегистрация старых изданий, пожелавших перейти под крыло российского (не союзного) законодательства. В общем, во всем царил хаос. По коридору министерства бегали неизвестные люди, в кабинетах рыдали увольняемые в связи с ликвидацией Госкомиздата женщины, на белую нитку формировались новые управления и отделы министерства.

Министра эти и подобные им проблемы и вопросы мало интересовали. Но меня, заместителя министра, оказавшегося «на хозяйстве», они не могли обойти стороной. Особенно тяжелыми были разговоры со специалистами (в основном женщинами), которые никак не вписывались в новую структуру министерства и подлежали сокращению.

Так вот, в тот день с какими-то вопросами я зашел в кабинет Полторанина. Кабинет огромный, метров семьдесят-восемьдесят, окон, наверное, пять. Около одного стоял министр, у другого – Борис Миронов, человек, знакомый мне еще с забайкальских времен. Стояли молча, глядя на прилегающий к зданию малюсенький скверик. Я попытался сострить:

– Такое впечатление, что у вас не удалась ночь.

Они не сразу ответили. Затем Полторанин со вздохом сказал:

– Бориса не утвердили главным редактором «Российской». – Помолчав, объявил. – Тебя утвердили.

А я и не знал, что он именно сегодня поведет кандидата на утверждение в президиум Верховного совета. Хотя накануне и советовал Борису: не торопись, выпусти номеров пять-десять, после и утверждайся. Там ведь бешеные депутаты, реагируют на все советское, как бык на красную тряпку (Миронов пришел в помощники министра из ненавидимого российскими депутатами «рыжковского» Совета министров, перед этим окончил «красную» Академию общественных наук). Вылезут, говорю ему, на трибуну с претензиями, а им в ответ: человек уже приступил к делу, у кого есть замечания по существу? Но Борис совета не принял.

Впрочем, до подобных разбирательств – кто есть кто – на этот раз дело, как оказалось, не дошло. Оказывается, его кандидатуру сходу отмел Хасбулатов. Причина? Она соответствовала тому растрепанному времени. Оказывается, ранее, при регистрации газеты вышел спор по поводу ее названия; Хасбулатов настаивал на логотипе «Республика», Миронов предлагал название «Российская газета». Скорее всего, спор был бы забыт, но Миронов написал Ельцину …жалобу на Хасбулатова. Начальство, дескать, покушается на свободу печати. Глупость, конечно. С какой стати учредитель не имеет права поучаствовать в выборе названия своего издания? Почему на это имеет право лишь предполагаемый редактор? Вот эта мелочь и сыграла свою роль. «Мы еще дня с ним не поработали, а он на меня уже жалуется», – сказал Хасбулатов. И к Полторанину: «Какие еще есть предложения?». Полторанин назвал: Логунов.

Меня это не то что обидело, скорее, удивило. Ни в какие времена (разве только в сталинские?) не назначали человека на новую работу, не спросив его мнения. А тут, как говорится, раз и на матрац. Мелькнула мысль: может, не устраиваю министра в качестве зама? Однако ответил: «Что ж, партия сказала "Надо", комсомол ответил "Есть!"».

Пикантность ситуации заключается и в том, что Миронов почему-то предположил, будто решение Хасбулатова инспирировал я. Ума не приложу, с чего это он взял. В то время я не был лично знаком с Хасбулатовым. На совещаниях, которые он устраивал, бывал в качестве заместителя министра, но лично представлен не был. Миронов, видимо, так был обескуражен случившимся, что уже не контролировал себя. Мне постоянно звонили газетчики, телевизионщики, просили дать объяснения по поводу «облома», намекали, очевидно, со слов Бориса Миронова, на мою роль в этом. Активно добивался встречи приятель Миронова, сотрудник «Комсомольской правды»; я наконец согласился, но с условием, что на встречу придет и Миронов. Встреча состоялась. Я искренне хотел выяснить у Миронова его претензии ко мне; он краснел, терялся…