Бетагемот

Мири могла идентифицировать известные заболева­ния и лечить те, от которых было лекарство. При этом она умела генерировать случайные варианты обычных целевых антибиотиков и прописывать схемы лечения, которые опережали способности обычных микробов к контрмерам. Мири сращивала сломанные кости, выреза­ла опухоли и лечила все виды физических травм. Когда дело касалось Бетагемота, она превращалась в паллиатив­ный центр на колесах, но даже так лучше, чем ничего. В целом, передвижной лазарет был чудом современной медицинской технологии, но лишь полевым госпиталем, а не исследовательской лабораторией. Он мог секвени­ровать новые геномы, если знал матрицу, но создавали его не для этого.

Геномы, базирующиеся на неизвестной матрице, пред­ставляли собой проблему совсем иного рода. Этот микроб не имел ничего общего ни с ДНК, ни с РНК — даже с примитивным, едва сворачивающимся в спираль вариан­том РНК, от которого зависел Бетагемот. Рикеттс привез что-то совсем иное, и база данных Мири не предназна­чалась для работы с чем-то подобным…

Таке было наплевать. Она все равно заставила ма­шину работать.

Уэллетт довольно легко нашла матрицу, стоило ей выйти за пределы обычных процедур секвенирования. Та лежала в пыльном углу биомедицинской энциклопедии: ТНК — треозонуютеиновая кислота, впервые синтезиро­ванная в начале века. Обычные основания закреплены на треозной сахаро-фосфатной основе, с фосфодиэфирными связями, соединяющими нуклеотиды. В некоторых ранних теоретических работах высказывались предположения, что она могла иметь большое значение, когда жизнь только зарождалась, но все благополучно позабыли об ней по­сле того, как марсианская панспермия^[36] одержала победу.

Новая матрица означала новые гены. Стандартная база данных оказалась практически бесполезной. Расшифров­ка новых последовательностей с помощью инструмента­рия Мири походила на рытье туннеля чайной ложкой: сделать-то можно, но надо иметь чертовски сильное же­лание. К счастью, желание Таки было сильным как ни­когда. Она копала, понимая, что нужно лишь время да парочка неизбежных заходов в тупик.

Слишком много времени. Слишком много тупиков. И больше всего раздражало то, что Така уже знала от­вет. Знала его еще до того, как начала работу. Каждый кропотливый, трудоемкий, скучный тест убеждал ее в правильности гипотезы. Каждая электрофоретическая группа, каждая виртуальная клякса, каждая полимераз­ная цепная реакция — все эти случайные бессистемные методики, которые Уэллетт нанизывала друг на друга час за часом, — все они неумолимо и бесстрастно указывали на один и тот же прекрасный ответ.

Не просто прекрасный — восхитительный. Спустя три дня, устав от бесконечных перепроверок и повторений, она решила остановиться на полученных результатах. Она представила свои выводы около полудня в бухте с угрем, выбрав ее за уединенность и готовый источник электро­питания.

— Это не модицификация, — сказала она рифтерам. Одинокая мокрая чайка осторожно ковыляла среди кам­ней. — Это полностью искусственный микроорганизм, созданный с нуля с одной задачей — побороть Бетагемот на его собственной территории. Его матрица основана на ТНК, что довольно примитивно, но он также использует небольшой отрезок РНК так, как Бетагемот никогда не делал, — а это уже продвинутая способность, эукариотическая. Он использует пролин для катализа. Единственную аминокислоту, выполняющую работу целого фермента, — вы хоть представляете себе, сколько пространства при этом экономится?..

Нет. Они не представляли. Пустые взгляды говорили об этом довольно красноречиво.

Така перешла к сути:

— В общем, друзья мои, вывод такой: если этого па­ренька бросить в культуру с Бетагемотом, он не оставит ему ни единого шанса.

— В культуру… — как бы про себя повторил Кен.

— Нет причин думать, что в естественных услови­ях он поведет себя иначе. Помните, его спроектировали так, чтобы он мог выжить в этом мире; по плану они, очевидно, хотят вбросить его сюда в аэрозольной форме и предоставить ему полную свободу.

Кен хмыкнул, просматривая на дисплее результаты Таки:

— А что это?

— Это? Ах да, это полиплоид.

— Полиплоид? — переспросила Лори.

— Ну вы же знаете: гаплоид, диплоид, полиплоид. Множественные наборы генов. Они обычно у растений бывают.

— А что он тут делает? — удивился Кен.

— Я обнаружила несколько опасных рецессивных ге­нов, — признала Така. — Может, их вставили намерен­но из-за какого-то положительного эффекта, который они имеют в совокупности с другими генами, а может, разработка шла в авральном режиме и они проскочили случайно. Насколько я могу судить, эти избыточные гены включили в структуру для того, чтобы исключить прояв­ление гомозиготности^[37].

— Смотрится не слишком элегантно, — хмыкнул Кен.

Така нетерпеливо тряхнула головой:

— Конечно, решение неуклюжее, но оно быстрое, в смысле, главное… оно работает! Мы можем одолеть Бетагемот.

— Если ты права, — задумчиво ответил Кен, — нам надо сражаться не с ним.

— Со странами Мадонны? — предположила Така.

В позе Лори что-то изменилось.