Бетанкур

Что касается всех инженерных сооружений водной системы, связывавшей столицу Российской империи с Волгой (а в Санкт-Петербурге в это время вместе с адмиралтейством находился ещё и сорокатысячный воинский гарнизон), то де Воллан и Бетанкур пришли к выводу, что состояние исследованных коммуникаций крайне неудовлетворительно. Финансисты, ссылаясь на последствия военных действий со шведами, турками и французами, часто не докладывали императору о срочной необходимости серьезных ремонтных работ на каналах, не понимая, что из-за плохого качества системы вся армия в любой момент может остаться без продовольствия и боеприпасов.

Далее в докладной записке Бетанкура и де Воллана говорилось: «…администрация здешних областей совершенно устранилась от надзора за работами на системе и не принимала никаких мер в борьбе с казнокрадством и искусственными задержками в проводке судов». Комиссия внимательно осмотрела бечевые пути, где лошади, по брюхо утопая в болотной жиже, тянули гружёные барки. Таких мест оказалось не так уж и мало. Бетанкур также отметил удручающее состояние некоторых мостов и подъездных дорог к ним. Отдельными мостами он даже запретил пользоваться.

Ещё не доплыв по реке Волхов шести километров до озера Ильмень, Бетанкур с палубы яхты неожиданно увидел ярко горящие на солнце купола собора Святой Софии в новгородском Детинце. Ему вдруг вспомнилось, как в 1778 году он, покинув родной дом, прибыл на Пиренейский полуостров, в город Кадис, белоснежные дома которого показались ещё задолго до входа корабля в гавань.

КАДИС

Город располагался на мысе, шагнувшем узкой полоской земли далеко в море. Такой шумной и многолюдной гавани Августину ещё не приходилось видеть никогда в жизни. Казалось, все военные и торговые корабли Европы и Америки собрались в тот день на его пристанях. Повсюду было многолюдно: шла бойкая торговля, рыбаки разгружали улов, военные моряки волочились за женщинами или сидели в тавернах и кафе. Вдоль прямых, вымощенных мрамором улиц тянулись магазины и лавки. Августин обратил внимание, что стены всех трех- и четырехэтажных домов очень массивные. Сначала он не понял — для чего? Однако ему объяснили, что город в любую минуту может превратиться в неприступную крепость. При постройке домов архитекторы понимали, что жилища, стоящие на берегу океана, рано или поздно подвергнутся артиллерийскому обстрелу вражеской эскадры, как это уже произошло в 1596 году, когда англичане практически полностью сожгли большую часть центра Кадиса.

Гостеприимные жители города, где Августин остановился на два дня, поразили его. Мужчины носили куртки с пестрой арабеской и короткие панталоны со множеством металлических пуговиц, а женщины, постоянно заворачиваясь в длинные шелковые мантильи, надетые поверх высокого гребня, — пейнеты, то и дело прятали под ними свои лица. Бетанкуру показалось, что жителей Кадиса по-настоящему интересовало не так уж и многое — солнце, женщины, вино, апельсины и гитара. Всем остальным, в том числе и торговлей, им приходилось заниматься через силу. В каждом доме, куда он заходил, ему обязательно предлагали угощение — холодную воду с azucarillo[4]. Иногда её заменяли лимонадом.

Но больше всего в Кадисе его восхитили девушки! С такими красивыми и раскованными испанками ему ещё никогда не приходилось встречаться. Все молодые особы, из самых разных социальных слоев, обладали каким-то легким и врожденным аристократизмом. А уж если они встречались на улице, то останавливались не меньше чем на три часа. Такова была природа андалузских женщин. Речь их переполнялась внутренним весельем, даже если они болтали о пустяках. При этом никто из них, как правило, не умел даже читать или писать. Но глаза их, с бархатными длинными ресницами, говорили любому мужчине больше, чем все книги мира!

Бетанкуру было грустно расставаться с Кадисом, но нужно было ехать в Мадрид. Наняв опытного погонщика, ранним утром он отправился в Севилью.

АНДАЛУСИЯ

Два мула (на одном из них красовался высокий букет из разноцветной шерсти) тащили поклажу. Августин, сидя верхом на лошади, в гриву которой была вплетена шелковая лента, и держа в правой руке мушкет, ехал рядом. Сначала ему казалось, что по дороге он увидит апельсиновые и оливковые рощи. Однако пейзаж южной Андалусии оказался совершенно иным. Он напоминал скорее Аравийскую пустыню, чем сады Эдема. Лишь изредка по пути встречались горные ручьи, сбегавшие по каменистым расщелинам скал. Красота этих диких мест скорее была не живописная, а величавая, как и андалузские народные песни. Они всегда начинались с грустных нот, но обязательно заканчивались безудержным весельем.