Бетховен

В этот же период самолюбие Бетховена было удовлетворено еще одной победой. Для ежегодного бала художников лучшие композиторы Вены писали танцы: вальсы, экоссезы, немецкие танцы, контрдансы (кадрили), менуэты и т. д. Танцы Гайдна, Кожелуха, Диттерсдорфа, Зюсмайера и других композиторов имели успех, но никогда вторично не исполнялись. На долю бетховенских танцев, написанных в 1795 году, выпала редкая честь: они были повторены через два года с тем же неизменным успехом и, кроме того, были изданы в переложении для фортепиано.

В том же 1795 году были изданы три трио (опус 1) для фортепиано, скрипки и виолончели. Свыше ста аристократов-любителей подписалось на это издание. Издательская фирма Артариа предоставила композитору четыреста экземпляров по гульдену за экземпляр и право продавать их по любой цене. Бетховен сбывал их по дукату (в пять раз дороже). Произведения эти сразу завоевали огромный успех. Один из величайших мировых пианистов того времени, Крамер, прослушав в Лондоне только что вышедшие трио, сказал: «Этот человек вознаградит нас за потерю, понесенную со смертью Моцарта!»

Значительным событием в жизни и деятельности Бетховена была его концертная поездка в Прагу и Берлин. Молодой артист, в полном расцвете своих творческих сил, после блестящих триумфов в салонах венской аристократии и публичных концертах, отправился в Прагу, куда его повез князь Лихновский. Это произошло в феврале 1796 года. Семь лет назад тот же князь Лихновский представил Праге Моцарта, и «Свадьба Фигаро» блистала на сцене пражского театра.

Художественная жизнь Праги была скромнее венской. Представления не носили столь пышного характера, но не было и столичного чванства в салонах. Все было проще и приятнее. Публика, любящая музыку, легче и лучше оценивала великие явления музыкальной культуры. Очередным событием явилось творчество и исполнительское мастерство молодого Бетховена. Публичных выступлений Бетховена в Праге не было, но аристократия, по-видимому, щедро одарила виртуоза. Бетховен пишет 19 февраля своему брату: «Мои дела хороши, очень хороши. Мое искусство порождает уважение окружающих и привлекает друзей… На этот раз я получил достаточно денег».

Из Праги Бетховен направился в Берлин. Прусская столица, как и Прага, жила значительно менее напряженной музыкальной жизнью, чем Вена. Единственный значительный композитор, автор песен и зингшпилей, Иосиф Рейхардт, был выслав из Берлина за политическую неблагонадежность и симпатии к Французской революции. Инструментальная музыка была в немилости. Зато Берлин мог гордиться хоровым коллективом в девяносто человек, именуемым «Певческой академией». «Академия» исполняла многоголосные хоровые композиции Генделя, Баха и руководителя «Академии» Фаша. Здесь процветала преимущественно церковная музыка, и оба руководителя этого учреждения — Фаш и Цельтер (впоследствии друг Гёте) — вовсе не стремились к знакомству с передовыми идеями в музыке.

Однако гениальные импровизации Бетховена при дворе и в «Академии» вызвали необычайный восторг. Бетховен написал для придворного виолончелиста короля прусского, француза Дюпора, две сонаты (опус 5) и получил от Фридриха-Вильгельма II золотую табакерку, наполненную луидорами. Композитор тщеславно гордился тем, что табакерка была не простая, а «посольская» (такое наивное тщеславие проявлялось у этого демократа нередко). Впрочем, Берлином Бетховен остался недоволен. Публика казалась ему «романтической», то есть попросту сентиментальной, неглубокой: его возмущало, что она выражает восторги не овациями, а слезами.

Черни[54] со слов очевидцев так описывает берлинские импровизации Бетховена: «Его импровизация была в высшей степени блестяща и достойна удивления. В чьем бы обществе он ни находился, Бетховен умел на каждого слушателя произвести такое впечатление, (что ни одни глаза не оставались сухими, а многие разражались громкими рыданиями… Однажды, кончив одну из своих импровизаций, он разразился громким смехом и стал издеваться над своими слушателями, столь несдержанными в выражении душевных движений, коих он был причиной. «Глупцы! — говорил он, точно чувствуя себя оскорбленным подобными знаками участия. — Кто может жить среди этих избалованных детей?»

В 1812 году Бетховен сам рассказывал об этом Гёте и Беттине Арним: «Слушатели со слезами на глазах теснились около меня не аплодируя. Я им сказал: «Это не то, чего мы, художники, желаем. Мы требуем аплодисментов». Презираемый им «романтизм» берлинцев послужил главной причиной, по которой Бетховен отклонил предложение прусского короля занять место придворного музыканта в Берлине.