Бетховен

На вдохновении это не сказалось. Тридцатая соната для фортепиано (ми мажор, опус 109), смесь импровизации и контрапункта, поражает своей свободой и всё бблыиим отходом от классических правил. На следующий год он написал Тридцать первую сонату для фортепиано (ля-бемоль мажор, опус 110), которую часто сравнивают со Струнным квартетом № 15: это очень автобиографическое произведение, в котором выражена победоносная борьба с болезнью и гибелью, говорится о внутренней драме, разрешившейся в крайнем напряжении, и вмешательстве воли, которая лежит в основе мира, созданного человеком и ради человека.

Однако самым потрясающим фортепианным произведением Бетховена стала Тридцать вторая соната (до минор, опус 111). Она состоит из двух частей, согласно дуалистическому мировоззрению, и по сути является настоящей «Божественной комедией», только без чистилища: начало мрачное и неистовое, как ад, затем идет словно вознесение на небеса в ариетте, долгое развитие вариаций, в которых находят выражение самые свободные идеи, возвышающиеся до экстатической медитации: эти трели из второй части после долгого ритмичного отрывка, напоминающего джазовую импровизацию, поднимают музыкальную мысль до уровня почти утихшего пыла. Как пишет Альфред Корто, «всё здесь сияние, и в конечном счете это сияние рассеивается и исчезает». Это «одно из самых высоких слов, слетевших с уст Бетховена», — добавляет Ромен Роллан. Соната была впервые издана в Париже в 1823 году Морисом Шлезингером, будущим мужем Элизы Шлезингер — первой любви Гюстава Флобера, послужившей прообразом госпожи Арну из «Воспитания чувств». Начинала складываться культурная Европа…

В этой сонате дух достигает высот, делающих честь человеческому гению. Но ее автор выглядел довольно неприглядно. Осенью 1821 года в одном кафе, вероятно навеселе, он громко орал и нарушал общественный порядок. Его забрала полиция. Он стал вопить, что он Бетховен. «А я — император», — ответил ему полицейский. Он провел ночь в камере, бесясь от злости, а потом его освободил Герцог, музыкальный директор театра Винер-Нёйштадта.

Несколько месяцев спустя, в 1822 году, он познакомился с Джоаккино Россини, который был проездом в Вене. Молодой автор «Севильского цирюльника» (ему тогда было 30 лет) встречал триумфальный прием по всей Европе. В 1816 году его в буквальном смысле несли на руках на премьеру этой оперы. Его слава в Вене даже начинала затмевать Бетховена: блестящая, свежая, невероятно динамичная и изобретательная музыка и врожденное чутье театра — вот что было нужно публике, жаждущей беззаботно развлекаться после долгого периода войн и лишений. Сам великий Стендаль, обожающий музыку, ставил Россини превыше всех (вместе с Чимарозой и шпинатом), а о музыке Бетховена отзывался очень сдержанно, если отзывался вообще.

Что они друг другу сказали? Бетховен, наверное, нашел любезные слова для Россини во время краткой встречи, хотя общаться им было затруднительно из-за языкового барьера и глухоты, и отсоветовал ему пробовать себя в опере-сериа[19], плохо подходящей, по его мнению, к темпераменту и даже музыкальным способностям итальянцев. Ясно, что он считал Россини любезным забавником.

Его собственное творчество становилось, наоборот, всё более строгим, за исключением нескольких музыкальных шуток, которые его чувство юмора рождало до самого конца, например, знаменитый канон 1826 года «Es muss sein», мотив которого после был развернут в Струнном квартете № 16 (фа мажор, опус 135).