Дома он застал такую же нужду, вызвавшую следующее прошение отца курфюрсту:
«Придворный музыкант ван Бетховен честь имеет доложить, что продолжительная и упорная болезнь жены привела его в крайне плачевное положение. Он был принужден заложить и продать все свое имущество, так что лишен ныне вместе со своими малыми детьми средств к существованию. Поэтому он покорнейше умоляет о выдаче ему ста талеров».
Смерть матери, последовавшая 24 июля, повергла Людвига в глубокую печаль, о чем можно судить по письму Людвига к Шадену, у которого он взял незначительную сумму на проезд до Бонна.
Бонн, 15 сентября 1787 г.
Благороднейший и достойнейший друг.
Что вы обо мне думаете – о том нетрудно мне догадаться. Я согласен, что вы имеете основательную причину быть обо мне невыгодного мнения; однако ж не желаю извиняться, пока не укажу на причины, по которым могу надеяться, что мое извинение будет принято. Я должен вам сознаться, что со времени моего отъезда из Аугсбурга здоровье мое и настроение начали быстро ухудшаться; чем более приближался я к родному городу, тем чаще стал получать от отца письма с требованием поскорее ехать, так как здоровье матери внушало опасения. Поэтому, несмотря на собственное нездоровье, я спешил чрезвычайно: желание еще раз повидаться с больною матерью устранило все препятствия и помогло мне преодолеть величайшие затруднения. Я застал ее еще в живых, но в самом жалком состоянии; у нее была чахотка, и после долгих страданий умерла она, наконец, около семи недель тому назад. Она была для меня такой доброй, любящей матерью, лучшим моим другом! Я был счастливейшим человеком тогда, когда еще мог произносить дорогое слово мать, на которое всегда мне отзывались! И к кому могу я теперь обращаться с этим именем? К немым ее образам, которые носятся в моем воображении? С тех пор, как нахожусь здесь, грустное настроение преобладает во мне; все время я страдаю одышкой и опасаюсь, что это может превратиться в чахотку. К этому еще присоединяется меланхолия, которая тяготит меня почти столько же, как и самая болезнь. Представив себя в моем положении, вы, надеюсь, простите меня за долгое молчание. Насчет трех карлсдоров, которые вы, по своей чрезвычайной доброте и дружбе, одолжили мне в Аугсбурге, я принужден просить вас – еще немного и великодушно повременить. Путешествие мое стоило дорого, а здесь не могу я ничем возместить этих расходов и не могу надеяться даже на самую малость. Судьба здесь, в Бонне, мне не благоприятствует. Простите, что я так долго задерживаю вас своей болтовней; все это нужно было для моего извинения.
Прошу вас не отказать мне и в будущем в вашей драгоценной дружбе, так как для меня ничто так не желательно, как возможность хоть чем-нибудь оказаться достойным вашего расположения.
С совершенным почтением ваш покорный слуга и друг
Л. в. Бетховен, придворный органист курфюрста Кельнского.
Нужда и беспорядок царили в семье; Людвигу приходилось давать уроки в частных домах, вести хозяйство, смотреть за тринадцатилетним братом Карлом, за другим братом, одиннадцатилетним Иоганном, за годовалой сестрой (вскоре умершей) и следить за постоянно пьяным отцом, чтобы своевременно приводить его домой из кабака или выпрашивать снисхождение полиции. Вместе с тем служебные занятия его значительно увеличились: он был не только органистом, но придворным пианистом, «камер-музыкантом» архиепископа. Подражая своему брату, Иосифу II, учредившему в Вене национальный театр, Максимилиан вздумал сделать то же самое в Бонне; для исполнения новейших немецких опер он составил оркестр из опытных и известных музыкантов: сюда вошли братья-виолончелисты Андрей и Бернгард Ромберг, скрипач Пернер, флейтист Антон Рейха (впоследствии профессор контрапункта в парижской консерватории); дирижером был Иосиф Рейха, дядя Антона; в этом оркестре Людвиг играл на альте, что также поглощало много времени. Еженедельно, по четвергам, курфюрст устраивал концерт на Годесберге, в павильоне, к которому вела прелестная аллея платанов. Перед павильоном расстилалась живописная равнина, окаймленная справа цепью лесистых гор, у подножья которых расположился ряд деревень, а слева волнами величественного Рейна.
Здесь Бетховен охотно исполнял просьбы приглашенных архиепископом знатных дам и отдавался импровизациям или варьировал задаваемые ему темы. Вероятно, здесь сложились многие из вариаций, изданных автором впоследствии, например, на прелестную тему Ригини «Venni Amore» (сер. 17, № 17); в последних столько богатых украшений, такая развитая гармония, что их можно смело поставить рядом с лучшими вариациями Моцарта; та же кокетливость, то же остроумие, богатство фантазии, блестящей техники; но еще нет признаков бетховенского настроения, волнений мятежного духа. Ромберг назвал вариации на тему Ригини причудливыми, другие музыканты тоже не всегда одобряли странности в некоторых импровизациях молодого виртуоза и, вероятно, не раз острили над ним, возвращаясь толпой в город после концерта.