Бэтмен и Робин сорятся Стивен Кинг

Они оба заказывают яблочный пирог. В гущу стянув свои брови, Папа разглядывает кусочек ванильного мороженого на пироге.

– Моя жена когда-то подавала его с жирными сливками. Ее звали Дори. Сокращенно от Дорин. Прямо как в “Клубе Микки Мауса”. “Привет, привет, привет, приветствуем вас от всей души”.

– Я знаю, Пап. Доедай.

– Ты – Дуги?

– Ага.

– Серьезно? Не шутишь?

– Нет, Пап, я – Дуги.

Его отец поднимает капающую ложку с мороженым и яблоками.

– Мы с тобой ходили, да?

– Куда?

– По домам, в костюмах Бэтмена и Робина на Хеллоуин.

Сандерсон удивленно смеется.

– Это точно! Мама сказала, что я глупым родился, но вот тебе оправдания нету. А Регги обходил нас десятой дорогой. Ему это все было противно.

– Я был пьян, – говорит Папа, и начинает есть свой десерт. Когда доедает, указывает на что-то за окном и говорит, – Взгляни-ка на этих птиц. Как там они называются?

Сандерсон смотрит. Птицы толпятся около мусорного бака на парковке. Еще несколько сидят на ограде за ним.

– Это вороны, Пап.

– Господи, да я знаю, – говорит Папа. – Раньше ворон было не встретить. У нас была пневматическая винтовка. Слушай-ка сюда. – Он наклоняется вперед с деловым видом. – Мы раньше бывали здесь?

Сандерсон на мгновение задумывается о присущих этому вопросу метафизических возможностях, и говорит:

– Да. По воскресеньям мы почти всегда сюда приезжаем.

– Что ж, это замечательное место. Но я думаю, что нам лучше возвращаться. Я устал. И мне нужно сделать еще кое-что.

– Вздремнуть.

– Еще кое-что, – говорит Папа, и настоятельно смотрит на него.

Сандерсон жестом просит принести счет, и пока он оплачивает его, Папа, глубоко засунув свои руки в карманы, бредет к выходу. Сандерсон поспехом хватает сдачу и вынужден бежать, чтобы словить дверь, прежде чем Папа сможет выйти на улицу.

***

– Это была отличная ночь, – говорит Папа, пока Сандерсон пристегивает его ремень.

– Какая ночь?

– Хеллоуин, олух. Тебе было восемь лет, это был 1959 год. Ты родился в пятьдесят первом.

Сандерсон восхищенно смотрит на своего отца, однако старик глядит прямо перед собой, на дорогу. Сандерсон закрывает дверь для пассажиров, спереди обходит свой “Субару” и садится в него. Они молчат еще два или тра квартала, и Сандерсон полагает, что его отец уже все забыл, но это не так.

– Когда мы добрались до дома Форестеров у подножия холма – ты ведь помнишь холм?

– Холм на Черч Стрит, конечно.

– Точно! Норма Форестер открыла дверь, и тебе она говорит – прежде чем успел сказать ты – она говорит, “Кошелек или жизнь?”. Затем она смотрит на меня и говорит, “Кошелек или чего-нибудь выпить?”. Вот же умора! Помнишь это, да?

Сандерсон пытается вспомнить, но безрезультатно. Все, что он помнит, так это то, насколько он был счастлив быть вместе с папой даже несмотря на то, что костюм Бэтмена был довольно-таки никудышним. Серая пижама, эмблема Бэтмена, нарисованная спереди фломастером, плащ, вырезанный из старой простыни. Многофункциональным поясом Бэтмена служил старый кожаный пояс для инструментов, в который его отец вставил набор отверток и зубил из ящика в гараже. Маской служила старая, изъеденная молью балаклава, которую Папа закатил ему до носа, чтобы было видно рот. Перед уходом, стоя напротив зеркала в прихожей, он подтянул маску вверх по бокам и дергал за них, чтобы сделать уши, но они не стояли.

– Она предложила мне бутылку “Шайнерс”, – говорит Папа.

– И ты ее взял?

– А то. – Он замолкает. Там, где “Коммерс вэй” соединяется с “Эйрлайн роуд”, две дорожные полосы уступают трем. Дальняя левая полоса – с поворотом. Впереди огни горят красным светом, а на левоповоротной полосе они показывают зеленые стрелочки. – Груди у этой женщины были как подушки. С ней у меня была лучшая в жизни любовь.

Они делают тебе больно. Сандерсон знает это не только из своего личного опыта, но и от других, у кого есть родственники в “Шикарном особняке”. Возможно и не хотят, но все же делают. Воспоминания, которые у них остаются – сплошная путаница – стащенные пазлы в коробке из-под сигар – и невозможно отделить то, о чем можно говорить, от того, о чем говорить нельзя. У Сандерсона никогда не было повода думать, что Папа был неверен своей жене на протяжении всех сорока с чем-то лет их супружеской жизни, хотя, возможно, такое допущение делают все выросшие дети, если брак их родителей был сплоченным и безоблачным. Он отводит взгляд от дороги, чтобы посмотреть на своего отца, и именно по этой причине вместо опасного сближения, которые случаются постоянно, они попадают в аварию. Тем не менее, авария не очень серьезная, и хотя Сандерсон знает, что он отвлекся от дороги всего на пару секунд, он знает и то, что это не его вина.