Беверли-Хиллз

Это как раз и привлекало его в нем. Глаза безжалостного линчевателя на лице ангела. Мускулы как стальные канаты, крепкие челюсти и добродушный говорок, комичный акцент кокни. Какие возбуждающие контрасты. Забавно было иметь такого шофера, который был еще и личным телохранителем вместо наемного профессионала, советчиком в делах, разбирающимся в дизайне, а иногда и интимным партнером.

– Я предполагаю, что ты уже подумываешь об отключении его от дыхательного аппарата? – Жестокость высказываний Роберта, а главное, его злобный тон были совершенно неожиданными.

Разговор явно пошел не по тому руслу, как планировал Уинти. Роберт ожесточился еще больше, а это не к добру.

– Я совершенно об этом не думал. Даже в мыслях не было, – возразил Уинтроп.

– А следовало бы подумать. Ему лучше было бы умереть… так или иначе.

– Так или иначе?.. – переспросил Уинти, как бы требуя уточнения. – Что ты подразумеваешь под этим?

Роберт резко оборвал его, переключившись на другую тему:

– Почему ты веришь ей, Уинти?

Таким тоном учитель спрашивает самого глупого ученика в классе.

Уинтроп почувствовал, что Роберт уже начинает его раздражать. Он пытается навязывать ему свою волю, дает советы, как поступить с Грэхемом, он чуть ли не обвиняет его в излишней доверчивости, ставя под сомнение умственные способности друга.

– Если б ты слышал, как она рассказывала свою историю, ты бы тоже поверил. Наверняка! Ты же любил ее. Ты хотел на ней жениться. Ты не мог так ошибаться. А сейчас ты можешь ошибиться, если не поверишь.

Роберт склонил голову к плечу и посмотрел на Уинти искоса, со снисходительной иронией.

– Ты сказал, что я не мог ошибиться? Оказывается, мог, и еще как! Я поверил Пауле. Я влюбился в нее. Я действительно любил ее. – Он развел руками, как бы досадуя на себя, что был столь глуп. – Но все эти чувства… были они и есть ли сейчас… не в них суть дела. – Роберт сделал решительный жест, словно отметая все это копание в чувствах, как абсолютно неважное. – Проблема гораздо серьезнее. Пожалуйста, представь, Уинти, какой урон наносит подобная история имиджу человека… такого, как я. Повсеместные толки… Люди на студии как губка впитывают их. Публика тоже. А чем больше говорят, тем больше преувеличивают, хотя истина сама настолько омерзительна, что в преувеличениях вроде бы не нуждается. Согласись, Уинти, ведь так? Одно это событие пустит под откос всю мою карьеру.

Он выделил это слово, бросая его прямо в лицо друга, как самый неоспоримый довод. Но Уинтроп не купился на подобный актерский трюк. Он догадывался, что вполне обоснованное беспокойство Роберта за свой имидж и карьеру есть лишь прикрытие для его смертельно раненной гордости.

– Но если в этом нет ее вины, ты обязан простить ее, Роберт. Ведь она поступила так ради тебя. Что бы ты делал в ее положении? Она просто хотела избавиться от Грэхема и тут же позвонить тебе в Нью-Йорк. Только ты мог как-то оградить ее. – Уинтроп старался рассуждать логично, но явное его желание выручить Паулу выглядело в глазах Роберта наивным.

– Все это ложь, Уинти. Она сочинила очередную историю и надеется нас одурачить. Ей так хочется, чтобы ее приняли обратно, что сама готова уверовать в свои выдумки. Видишь, она уже почти убедила тебя. – Внезапно на лице Роберта появилось выражение глубокой усталости. – Впрочем, ты вправе иметь свое мнение. От этого ничего не меняется. Я не желаю видеть ее в моем отеле. По-моему, я выражаюсь ясно, Уинти?

Он нахмурился, напрягая челюсти, словно готовясь к схватке. Уинтроп в точности повторил его мимику.

– Не указывай мне, Роберт, что я должен делать.

– Я владею этим отелем, не забывай, Уинти. И если ты возьмешь Паулу обратно в свою команду, я, возможно, откажусь от сотрудничества с «Тауэр-Дизайн».

Никто еще не разговаривал с Тауэром в подобном тоне. Никто! Ради Паулы он сдерживал себя, но боялся, что терпения его хватит ненадолго.

– Я понимаю тебя, Роберт. Ты был свидетелем заключительного эпизода всей драмы, и это помутило твой разум.

– Кончай эти разговоры о психологии! Если у кого и свихнулись мозги, так это у тебя, Уинти. Убирайся и ты из моего отеля. И немедленно!

Восклицая это, Роберт оставался в кресле – только крепко вцепился в подлокотники, подобно королю, оглашающему свой приговор.

– Ты самовлюбленный урод, Роберт Хартфорд, и тебе пора заняться онанизмом!

Роберт побледнел.

– Пошел вон! Твоей ноги не будет в «Сансет-отеле», пока я жив! Тебе конец, мой старый друг. Ты уже древняя история Беверли-Хиллз!

Уинтроп был способен взорваться точно так же, как Роберт.

– Если я древняя история, то ты уж, любовь моя Роберт, вообще ископаемый динозавр. Люди придут в музей и будут глядеть на твои останки. А твой «Сансет-отель» без Ливингстона превратится в твой могильный памятник. Прощай, мой драгоценный, и попробуй без нас удержаться на плаву!