Беверли-Хиллз

– Я об этом только что говорила. Ты разве не поняла? – Мисс Картрайт сурово поджала губы.

По классу пробежали смешки. До Паулы дошло, что она поставила себя в глупое положение. Она выглядела дурочкой и к тому же чем-то обидела учительницу, которую на самом деле обожала. И все же упрямство взяло верх.

– А что, если вы не правы? – настаивала Паула.

– Тогда тебе придется доказать мне это, Паула Хоуп.

– А как я узнаю, что я не права?

– Доверяй своему сердцу, дорогая.

– О! – Паула не была полностью удовлетворена ответом.

Ей было всего двенадцать лет, но ее одолевало желание познать глубинный смысл, кроющийся за внешне простыми высказываниями учительницы. Какие-то законы искусства все же есть, и Эмили Картрайт, любимая преподавательница Паулы, почему-то скрывает их от своей ученицы. Но в то же время возможно, что Эмили не знает их и отделывается от назойливой ученицы общими словами: «Доверься интуиции или голосу сердца». А почему одно плохо, а другое очень хорошо и стоит ужас как дорого? Такую цену назначили эксперты, знатоки искусства? А кто они, откуда они взялись?

Паула оглянулась – может, кто-нибудь в классе поддержит ее? – и увидела лишь равнодушные физиономии скучающих подростков, вскормленных на скудной болотистой почве, никому не нужных, даже родителям, и обреченных всю жизнь провести здесь и здесь же умереть. Рассказывала ли мисс Картрайт о Рафаэле или о китайском фарфоре, они слушали ее с одинаковой покорностью, воспринимая лишь звук голоса учительницы, но никак не смысл ее речей.

С полной ясностью Паула осознала это именно в тот момент, и как будто кто-то властной рукой расстегнул «молнию» на стягивающей ее тесной одежде. Тело и душа распахнулись навстречу неизвестно откуда взявшемуся ветру, щеки зарделись румянцем, голова пошла кругом. Ей казалось, что она, обнаженная, словно воинственная амазонка, устремилась вперед, в атаку.

Эмили Картрайт только что провела урок на тему «Что такое искусство» перед классом в тридцать человека, но лишь одна Паула Хоуп поняла, о чем говорила учительница.

На столик перед собой мисс Картрайт поставила две вазы.

– Скажите, что вы видите на этом столе?

Все молчали. Это был последний урок перед вожделенным ударом колокола, означающим конец школьного дня. Ребята думали о еде, о запретных забавах где-нибудь в укромном уголке, и вопрос, заданный мисс Картрайт, никак не мог направить их мышление в нужное русло. Им всем было наплевать на странные игры, которые затевала эта старая дева. Одной лишь Пауле хотелось ответить… и возразить… и докопаться до сути.

– На этом столе я вижу две вазы, – подала она голос.

– Да, дорогая, две вазы. Одна из них принадлежит мне. Другая взята из школьного музея.

Ученики на мгновение вышли из сонного оцепенения, сравнивая две вазы, но интерес быстро угас, а тоска и скука только усугубилась. Подумаешь, какие-то две вазочки на столе. Таких полно в местном супермаркете!

– Определите, какая из них произведение искусства, а какая нет, – настаивала учительница.

За три года Паула успела полюбить эту иссохшую, легкую, как перышко, с личиком, похожем на печеное яблочко, старую женщину, обладающую даром видения истинной красоты.

– Смотрите, они обе вроде бы одинаково красные. Но бывают разные оттенки – алый, пурпурный, темно-красный, кровавый! – билась в безуспешной схватке с равнодушием класса учительница. – Проголосуйте, какой цвет вам понравился. Этот?

Она ткнула пальцем в одну из ваз.

Руки учеников сразу же поднялись. Все торопились выкатиться из школы на открытый воздух. К тому же этот цвет был им хорошо знаком. Такой краской покрывали их папаши свои лодки, такими красками лавочники размалевывали стекла на витринах, когда не хватало денег на неоновую рекламу.

– А кто против?

Одна рука потянулась вверх – Паулы Хоуп. Она не обманула ожиданий старой учительницы, подтверждая тем самым, что та не напрасно тратит свой пыл.

– Ты одна, Паула, смогла отличить предмет искусства от стандартной поделки. Теперь скажи, что ты понимаешь под словом «искусство»? И перечисли, пожалуйста, признаки настоящего искусства, как ты его понимаешь?

Паула уже давно привыкла побеждать в себе робость на уроках мисс Картрайт. Поэтому она довольно легко сосредоточилась, несмотря на давящую на нее всеобщую неприязнь соучеников.

Глава 6

Это был один из таких дней, какой хотелось бы навсегда оставить в памяти. Воздух над Лос-Анджелесом очистился вдруг до волшебной прозрачности, и окрестные горы проступили во всей своей истинной красе – громадные, каменные исполины, с молчаливым достоинством, свысока наблюдающие за суетой сотен тысяч мужчин и женщин, копошащихся в людском муравейнике.

Дэвид Плутарх, однако, ощущал себя равным среди великих. Он был как бы вознесен над миром, расположившись на самом верху вышки у своего обширного бассейна. Медленно поворачивая голову, он окидывал взглядом постепенно всю панораму.