Беверли-Хиллз

Тауэр нахмурился. Паула совершила непростительный грех. Она встала на сторону его противника, причем публично.

– Мистер Парселл не единственный дизайнер в Нью-Йорке, кто создает «превосходную», как ты выразилась, мебель. Есть еще Джей Спектр, Марио Буати и Хуан Монтойя. Может быть, ты и им уделишь частицу своей любвеобильной души? – Он скосил глаза на Роберта, скромно сидящего в углу. – В твоем возрасте влюбляются в каждого встречного без раздумий.

– Пауле можно позавидовать, – по-рыцарски вступился за женщину Парселл. – В нашем возрасте мы уже вряд ли способны влюбиться в кого-нибудь.

– За исключением самих себя, – сказал Уинтроп.

Неловкое молчание накрыло всех, как грозовая туча.

Роберт перехватил взгляд Паулы и постарался предостеречь ее. Наконец-то – так ему показалось – она поняла, что осы зашевелились в своем гнезде и что именно она, пусть неосознанно, растревожила их.

– Конечно, я здесь всего лишь случайный наблюдатель, но мне страшно интересно, – дипломатично вмешался Роберт. – Что бы я еще хотел, так это взглянуть на фактически существующие апартаменты. Ну и, разумеется, услышать от вас оценку моим предложениям. Затем я собираюсь забрать от вас Паулу на ленч.

Уинтроп Тауэр иронически вскинул бровь.

– В Америке, как и в Индии, дизайнеры соблюдают принцип – во всем уступать кинозвездам. Полагаю, нам так и надо поступить и принять твой план, – сухо произнес Тауэр, вставая, и добавил после короткой паузы: – Думаю, мы все здесь посмотрели… – Он явно хотел сказать: «Мы достаточно здесь всего насмотрелись». – Огромное спасибо, Питер. Не пообедать ли нам как-нибудь?

– Или хотя бы вместе распить бутылочку, – откликнулся Питер с ухмылкой.

«Лучше вылей ее себе на парик, дешевый пижон», – подумал Тауэр.

– Я счастлива, что познакомилась с вами, – сказала Паула. – Ваша мебель – это нечто особенное!

– О да! – съехидничал Тауэр. – Когда он выставит меня из моей фирмы, то начнет закупать ее оптом.

Уже в лимузине Паула попыталась разрядить ситуацию.

– Прости, Уинти, если я чем-то тебя расстроила.

Он мгновенно капитулировал.

– Что ты, дорогая, совсем нет. Ты же меня знаешь. Я только не мог вынести, когда ты твердила одно и то же, как попугай, восхваляя его мебель. Самодовольный старый потаскун выглядел так, словно кончил впервые за много лет.

Паула рассмеялась, но сдаваться не собиралась.

– Но она и вправду великолепна.

– Относительно. Я видал и похуже, – уступил Уинтроп.

Смеясь, Паула просунула руку под его локоть, показывая, что все плохое позади.

– Поверишь или нет, но когда-то я был так же юн, как и ты сейчас, – отреагировал он с печальной самоиронией.

– Будь со мной всегда рядом и помолодеешь, – посоветовала Паула.

– А можно и мне слоняться где-нибудь поблизости? – спросил Роберт полушутя-полусерьезно.

Он знал, что она права. Ей удавалось повернуть время вспять. Воздух вокруг нее был насыщен озоном, и в нем проскакивали электрические разряды. В ее присутствии краски становились ярче, запахи – ощутимее, звуки – громче. Если это не эликсир молодости, тогда что это?

Паула уютно прижалась к нему, и он ощутил упругость ее груди, сладость ее дыхания, покалывание искорок, вылетающих из ее смеющихся глаз.

– Тебе разрешено болтаться возле меня так близко, как тебе захочется, и столько, насколько хватит терпения.

– Не слишком увлекайтесь, детишки, в присутствии взрослых, – предупредил Тауэр, но они его не слышали.

Они удалились в свой собственный мир, куда другим доступа не было. Они уже познали друг друга – не то, что каждый хранил в сознании и в душе, открылось им, а гораздо более важное – секреты тела. И только это имело значение. Ночь любви они провели в горниле страсти, и память о пережитом экстазе все еще жила в них. Любое прикосновение тотчас разжигало слегка подернутые пеплом, но по-прежнему раскаленные угли. Мысли о том, что было сейчас скрыто под одеждой, возбуждало их обоих до предела, за которым могло начаться безумие. Словно вулканическая лава клокотала под тонкой пленкой.

– Я вспоминаю вчерашнюю ночь, – шепнул он.

– А я думаю о сегодняшней, – прошептала она в ответ.

Невыносимая боль в ногах терзала Роберта, однако все окружающие, казалось, не испытывали подобных страданий. Они скользили по льду с улыбками на лицах, щеки их рдели румянцем, руки плавно двигались в такт вальсовым мелодиям, льющимся из громкоговорителей, развешанных на высоких мачтах. Но Роберту крайне требовалась передышка, и он, прервав круговое движение, приковылял к ярко-алому пластиковому барьеру, обрамляющему каток Уоллмана.

Когда они расстались со знаменитыми дизайнерами, Паула вновь вернулась к своей навязчивой идее.

– Роберт, пойдем на каток, пожалуйста.

Он мгновенно сдался под напором ее энтузиазма. И вот сейчас он выискивал ее взглядом в круговерти цветных пятен, лодыжки его жутко болели, а какофония несовместимых звуков – музыки и шороха стальных коньков о лед – резала слух.

Сияющая Паула подлетела к нему.

– Ради бога, скажи, где ты обучилась этому?