Беверли-Хиллз

Такой самки он еще не встречал и даже не подозревал, что человеческая раса может породить подобное существо. Она воплощала собой в реальности все его подсознательные сексуальные мечтания, и желание клокотало в нем. Гигантских женщин было немало, он видел их на баскетбольных площадках и в стриптиз-барах, но сочетание мощи физической с гипнотической силой сулило совсем новые наслаждения.

Самка, назвавшаяся Каролин Киркегард, была под стать ему. Она хотела повелевать, а не подчиняться. Он, сколотивший за пару десятков лет состояние, четвертое по величине в Америке, и все ради того, чтобы иметь возможность топтать ногами, обутыми в туфли ручной работы стоимостью в тысячу долларов, тех, кто менее удачлив и вынужден служить ему, понимал и разделял ее чувства.

Они нашли друг друга. И в одной постели тоже окажутся обязательно. Разница между ними только в том, что он медлителен, осторожен, а она жаждет немедленных результатов. Женщина с такими роскошными формами слишком тороплива и хочет скорее получить прибыль. Ей хочется покупать, пробовать на вкус, удовлетворять свои прихоти. Ей нужен мужчина, который умерит ее порывы.

– Вы и есть цветы на лужайках, птицы в ветвях деревьев, колосья на полях, – взывала Каролин и после паузы присовокупила: – И черви в земле!

Это было уже чересчур, однако аудитория не протестовала. Контакт с ней был уже установлен, и никто не испытал стыда от того, что ему уготовили участь червя.

– Все мы существуем в единой протоплазме, – твердо заявила Киркегард.

Плутарх даже рот раскрыл от изумления. За такое блестящее изречение следует платить не долларами, а пригоршней бриллиантов. Еще немного – и она превратит всю эту толпу в единую протоплазму, откуда сможет качать до бесконечности живительные соки. А чем это кончится? «Отдай мне свои деньги, стань моим рабом, следуй за мной», – а дальше уже пострашнее: «Откажись от семьи своей, прогони друзей, а кто воспротивится братству нашему, пусть умрет в муках!» Вздор, конечно, но, возможно, с кровавыми последствиями.

Но Плутарх, все это понимая разумом, ликовал в душе. Ему нравилось фантазировать по поводу этой сексапильной великанши. Он представил, как ее громадная туша навалится на него, плоть ее будет содрогаться под ним в порывах страсти, а потом, оба удовлетворенные, они спокойно подсчитают, сколько миллионов можно выжать из ее харизмы, прежде чем ей придется сбежать от своих почитателей.

Проигравших всегда в сотни раз больше, чем выигравших, и пусть проигравшие плачут. Таково великое правило, и оно непоколебимо. Плутарх, сам того не замечая, расплылся в довольной улыбке. Ведь его мысли так совпали с мыслями медиума на сцене. Они одурачат множество кретинов и вместе, в постели, отпразднуют победу.

Ягнята уже готовятся к закланию и даже не ведают об этом. Сам-то он не жертвенный ягненок. Он случайно зашел в вестибюль «Сансет-отеля», случайно заглянул в зал и, не найдя там себе места, решил постоять в дверях и послушать. А женщина, возвещающая со сцены какую-то белиберду, ему понравилась, да и вдобавок подсказала, как извлечь выгоду, если ее спонсировать. Он совсем от нее не зависим. В любой момент он может повернуться и уйти, как только что сделал это надутый индюк Роберт Хартфорд, на много пунктов переоценивающий свою популярность.

Дэвид Плутарх, ощутив сухость во рту, судорожно стал вдыхать воздух. В вестибюле исправно работали кондиционеры, но ему стало нестерпимо жарко. Тоненькие ручейки пота вдруг заструились по его лицу, попали в глаза. Господи, что с ним происходит? Он вытирал пот, и платок мгновенно напитывался соленой влагой. А его мужское естество бесстыдно распирало брюки. Он желал ее, эту великаншу, эту шарлатанку и… колдунью.

А в зале, не заметив, что ее отец ушел, Кристина поочередно то ощущала себя цветком на лугу, то червем, зарывшимся в почву.

Ей было хорошо – легко и бездумно.

Кристина ждала дальнейших указаний со сцены.

– Вы… все… ничто! Ничто!

Это слово вылетело из разверстого рта Киркегард подобно ракете, разорвавшейся над головами толпы. Обвинение в собственном ничтожестве слушатели восприняли покорно. Оно было справедливо.

И Кристина, полностью расслабленная, ударилась затылком о спинку кресла. Ей стало приятно ощущать себя не существом с руками и ногами и каким-то, пусть и хилым, разумом, а куском бесформенного желе наподобие разрубленной медузы.

– Кто ты?

– Ничто! – прошелестело по залу.

– Громче! Я не слышу! – требовала Киркегард.

– Ничто… ничто…

– Повторите!

– Ничто… ничто…

– Я ничто… – У Кристины вырвался из уст не шепот, а вскрик.

И проповедница взглянула на нее строго, отправив в путешествие куда-то в пустоту. Исчезли покрытые панелями из темного дуба стены, зеркала в стиле чиппендейл, хрустальные люстры – образовалась дыра во времени и пространстве, но не «черная», как пишут астрономы, а ослепительно белая, будто больничная палата.