Без аккомпанемента

— Не забуду, — с придыханием ответил Ватару.

Где мы потом бродили, не помню. Но пока мы не вышли на улочку, ведущую к теткиному дому, не сказали друг другу ни слова. Подойдя к дому, мы увидели, что на крыльце кто-то стоит. Это была тетка.

— Здравствуй, ты уже вернулась? — поприветствовала меня она. В руках тетка сжимала бамбуковую метлу. Снег на бетонированной дорожке, ведущей к крыльцу, был чисто выметен и в свете фонаря, который висел у входа, чтобы освещать террасу, поблескивал, словно крупицы только что просыпанного сахара.

— Если не подмести, к утру все замерзнет, — глядя то на меня, то на Ватару, и не в силах сдерживать любопытство, затараторила тетка. — Я и подумала, что надо бы снег убрать.

Я в растерянности посмотрела на Ватару и, не зная, как следует поступать в такой ситуации, сказала, обращаясь к тетке.

— Это господин Домото. Он проводил меня. Я тебе о нем рассказывала. Который из «Сэнгэндо»…

Тетка, конечно, сразу же узнала Ватару, но ради приличия изобразила удивленный взгляд, словно видела впервые:

— Постой-ка, это не тот ли господин Домото, с которым мы как-то мельком встретились в универмаге?

— Он самый.

— Он еще тебе часто звонит, да?

Ватару учтиво кивнул:

— Простите, что я постоянно беспокою вас своими звонками.

— Да ну что вы, нисколько, — тетка озадаченно взглянула на Ватару, а потом на меня. Вид у нее был такой, будто она проглотила что-то твердое. По всему было понятно, что красота Ватару и его умение себя вести пришлись тетке по душе.

— Ой, да что же мы здесь стоим, холодно же, — второпях сказала она. — Раз уж вы были столь любезны проводить мою племянницу, не угодно ли зайти в дом?

Ватару посмотрел на меня.

— Я сегодня решила сделать о-набэ [43], — сказала тетка, толкая меня под руку. — Домото-сан наверняка еще не ужинал. А о-набэ лучше есть большой компанией, так оно вкуснее. Может быть, пригласишь гостя?

Вот не было печали, подумала я. Менее всего в тот момент я была расположена вести пустые разговоры, да еще и с теткой в придачу.

— Я уже пойду, — решительно сказал Ватару, но, видимо, он произнес это слишком тихо, поэтому его отказ был воспринят как обычная вежливость. Тетка решила, что Ватару просто стесняется.

— Пожалуйста, входите, — сказала она полупринудительным тоном. — Я как раз думала, что хорошо бы мне как-нибудь не спеша побеседовать с бойфрендом моей Кёко.

Для Ватару теткино приглашение было, без сомнения, очень некстати. Юноскэ и Эма сказали, что им «нужно зайти в одно место». Они не говорили, что пойдут в чайный домик. Видимо, Ватару намеревался проводить меня, а потом отправиться в свою хибарку и, забравшись под котацу, ждать возвращения Юноскэ. На самом деле в это время Юноскэ и Эма были уже в чайном домике, но ни я, ни Ватару, разумеется, об этом не знали.

Ватару повернулся ко мне и сказал так, чтобы тетка тоже слышала:

— И все-таки я пойду.

Тетка уже убрала метлу и вошла в дом.

— Не нужно стесняться, — с хитрой улыбкой оглянулась она, стоя на бетонном полу прихожей. — Молодым людям нельзя быть такими стеснительными. Давайте, заходите скорее. Не хватало вам еще обоим простудиться на таком морозе.

С одной стороны, тетка была этакой аскетичной вдовой, всегда наглухо затянутой в кимоно, строгой учительницей игры на фортепиано, крохоборкой, которая своей бережливостью даст фору любой католической монашке, и одержимой моралисткой, но, с другой стороны, в ней присутствовало и какое-то удивительное простодушие. И одним из проявлений этого простодушия было ее поистине ребячье упрямство. Иногда она вдруг начинала проявлять такую наивную напористость, как будто маленькая девочка, которая хочет, чтобы все шло в соответствии только с ее желаниями.

В тот день тетка пригласила Ватару зайти вовсе не потому, что хотела поподробнее разузнать о наших с ним отношениях. Я уверена, что не потому. Скорее всего, Ватару, который, несмотря на лютый холод, вызвался пойти, чтобы проводить меня до дома, казался ей кем-то вроде принца на белом коне из ее детских фантазий. Теткино упрямство вызывало у людей как горькую усмешку, так и теплую улыбку.

Такое же настроение, похоже, передалось и Ватару.

— Ну как? — спросила я.

Немного подумав, он согласно кивнул:

— Ну разве что на часок.

В гостиной все было готово к ужину. Вынимая для Ватару из кастрюли лучшие кусочки, тетка без умолку рассказывала ему о моей подготовке к экзаменам, о предстоящем поступлении, о моих родителях и сестре, живущих в Токио, и о прочих житейских делах. Ватару говорил мало, но постоянно улыбался; если его о чем-то спрашивали, отвечал прямо и открыто, и при этом, демонстрируя свойственный мужчинам его возраста аппетит, не забывал уплетать тофу, лук и рыбу, которую тетка раз за разом подкладывала в его тарелку.