Без чувств, без эмоций, выжить (СИ)

Про директора. В тот день для меня его было много, точнее, ситуаций с его участием. Вот, по его укору, задрав руки, осматриваю отражение в запотевшем зеркале, рассматриваю пах. Ну, да, ну волосы, ну, хорошо, сбрею. Возможно, я бы не запомнил этой ситуацию, если бы не произошедшее далее. Я в целом не люблю эти процедуры, волосы отрастают при этом всё чешется, колется, да и вообще вид у мужчины без волос словно под копирку, никакой идентичности и мужественности. Рыжая сказала как-то раз: «выбритый во всех местах мужчина, как младенец — переросток». Так, вот тогда в попытке стать младенцем-переростком, неудачно полосонул себя бритвой, и капли крови мгновенно проступили, нависнув гроздями, скользят по коже, просачиваясь из тонкой, но глубокой царапины.

Порез был не сильном, но последствия комичными.

— Николай! — Дверь в душевую снова распахнулась, директор сверлил меня взглядом. — Поторопись. Времени на расслабления сегодня точно нет.

— Да? Я уже… почти.

— Хочется, чтобы всё было без приключений! Первый день, а вы всё тут, как после годового забега. Оденешь вот это.

— Пластырь есть? — Показываю порез, пока он бубнил.

— Так… Начинается. Выплывай из своего аквариума, я попытаюсь найти, чем это загримировать.

Тонкий, почти прозрачный пластырь прилипает к пальцам. Я уже испортил два, ещё один испортил Стен. Я нервничаю, он нервничает, и вот остаётся последняя упаковка пластыря.

— Зачем ты пытался всё сбрить, просто подстриг бы волосы. Тебе же не 15 лет, чтобы экспериментировать. Так, замири и не шевелись. — Распаковывает очередную полоску пластыря, нагибается, прицеливаясь ультратонким липким матовым полиэтиленом и как же всё может быть без странных стечений обстоятельств. Дверь открывается, в дверях появляется один из актёров.

Это был Рома — студент. На самом деле не помню почему, все его звали студент, хотя этот детина выше меня на голову накаченный до состояния, словно его надули воздухом, да так, что даже кожа натянулась. Да и по возрасту он не младше меня точно, по крайней мере, так он выглядит. Так и застыли все трое. Я голый и придурковато улыбающийся, директор на коленях, копошащийся на моих съёжившихся мужских регалиях и тот студент-переросток в дверях в приоткрытым от удивления ртом.

— Ну, что застыл? Или туда, или обратно. — Директор помахал рукой, словно отгонял неприятный запах. Дверь захлопнулась. Он надавил на пластырь ещё раз, я поморщился.

Странно, что тогда так совпало, и директор был, и студент. Это сейчас я понимаю, что их связывает, хотя странно. Они такие разные. Между ними общего не больше, чем между кошкой и собакой. Хотя они оба весьма привлекательные внешне, каждый по-своему, но всё же.

Дверь хлопнула, студент, явно приревновал. Открывает он дверь, а тут Стен стоит на коленях, копошится у меня в интимном месте. Он же не видел, что тот замазывает пластырь тональным кремом. Вот и получилось, то, что получилось. Я ведь тогда не знал, что между ними. А может, тогда ничего, ещё и не было. Стен тога меня ещё очень жёстко высмеял, я потом несколько недель старался его избегать:

— И это ж надо, двадцать четыре, и…

— Нет, ну максимум девятнадцать. — Я ещё так удивился, что он смотрит на мой член и оценивает его.

— Что?

— Ну, не двадцать четыре точно.

— В смысле? Я, про твой возраст.

— Про возраст?

— Да, про возраст. Двадцать четыре года, а волосы не можешь подстричь, чтобы не порезаться. А вот про двадцать четыре, это ты прямо замахнулся. — Ухмыляется он, — да и девятнадцать тут едва ли.

По эти слова всё сжалось и не только внутри, но и обсуждаемое прямо скомкалось до минимума.

Мужчины таковы: всё, что гендерное (половое) — очень важно, всё, что в сравнительном изречении — болезненно. А теперь, если соединить? Оценка гендерных вопросов — очень болезненно важна.

— Иди завтракать и береги свои девятнадцать в свои двадцать четыре, раз такой неуклюжий. — Ухмыльнулся, складывая все свои орудия обратно в маленькую коробку, мы потом прозвали её «шкатулка для штопки». А прибегать к ней приходилось частенько. То заклеить порез или царапину, то замазать синяк, вытащить занозу. Да, бывало и такое.

— Готово. Я не успел и рта открыть, как моё самолюбие опять полосонули циничными шуточками:

— Сильно не переедай, а то впереди нагрузки. Может стошнить! — Опешив, моргнул, не проронив ни слова. — И никакого алкоголя! Один уже в кондиции ниже нулевой отметки. — Стен оттряхнул брюки на коленях, прижимая коробку и ещё раз пальцем, надавил на пластырь. — Не должен отклеиться, вроде бы хорошо держится.