Без дна

— Никакого секрета нет. О нападении его предупреждают полет и крики некоторых птиц. Соколы и ястребы служат ему верой и правдой, они для него что-то вроде часовых. По тому, летят они к нему или от него, направляются на восток или на запад, испускают один крик или несколько, он узнает о часе атаки и после этого держится настороже. Как доктор мне однажды объяснил, ястребы очень легко подпадают под влияние духов, и он использует их, как гипнотизер — сомнамбулу или как спириты — доски и столы.

— Они словно телеграфные провода для магических депеш, — подхватил Дез Эрми.

— Вот именно! Этот способ не нов, орнитомансия, гадание по птицам, имеет многовековую историю. О ней упоминается в Священном Писании, а в Зохаре отмечается, что полет и крики птиц предупреждают знающего человека о многих вещах.

— Но почему из всех пернатых предпочтение отдается ястребу? — поинтересовался Дюрталь.

— Дело в том, что с давних пор эта птица связана с колдовством. В Египте бог с головой ястреба ведал тайнами иероглифов. В древности египетские жрецы, готовясь к магическим ритуалам, съедали сердце и выпивали кровь этой птицы. И сегодня еще африканские колдуны украшают свою прическу ястребиным пером. А в Индии эти пернатые всегда почитались как священные.

— Как же ваш друг выкармливает ястребов и где их держит — ведь они, что ни говори, хищники? — спросила госпожа Каре.

— Он их не выкармливает и нигде не держит. Ястребы свили себе гнезда на обрывистых берегах Соны, рядом с Лионом. Когда надо, они сами к нему прилетают.

Окинув взглядом уютную столовую и вспомнив те удивительные беседы, которые они в ней вели, Дюрталь в который уже раз подумал: «Все-таки какими далекими кажутся отсюда, с высоты этой башни, мысли и язык современного Парижа!»

Вслух же сказал:

— Все это переносит нас в Средневековье!

— И слава богу! — воскликнул Каре, поднимаясь, чтобы идти звонить.

— Ну что же, пожалуй, ты прав, — согласился Дюрталь, — в наше грубое, материалистическое время очень странными, почти нереальными представляются эти магические сражения в беспредельном пространстве над городами, сражения, которые разворачиваются между лионским священником и римскими прелатами.

— А во Франции — между тем же священником и розенкрейцерами вкупе с каноником Докром.

Дюрталь вспомнил, что госпожа Шантелув уверяла его, будто розенкрейцеры пытались наладить сношения с дьяволом и проникнуть в тайну приготовления колдовских зелий.

— Вы думаете, что розенкрейцеры занимаются сатанизмом? — спросил он у Жевинже.

— Хотели бы, да не знают, с какой стороны подступиться, — вся их практика сводится к чисто механической имитации нескольких операций с гипнотическими токами и ядами, которым их обучили три брахмана, приехавшие несколько лет назад в Париж.

— Я очень рада, что не замешана во все эти дела, они внушают мне ужас. Слава богу, я могу молиться и жить в душевном покое, — бросила госпожа Каре и, распрощавшись с гостями, отправилась спать.

Дез Эрми, как обычно, занялся кофе, Дюрталь пошел за стопками, Жевинже набил свою трубку. Когда колокольный звон утих, словно впитанный порами стен, Жевинже глубоко затянулся и сказал:

— В Лионе я провел несколько прелестных дней в семье, приютившей доктора Иоганнеса. После пережитых мною потрясений для меня было ни с чем не сравнимым благом выздоравливать в обществе таких славных людей. Кроме того, Иоганнес — один из ученейших богословов и знатоков оккультных наук, которых я когда-либо встречал. Никто, если не считать его антипода, этого ужасного Докра, не проник так глубоко в сокровенное учение сатанизма.

Можно даже сказать, что на сегодня во Франции они единственные преступили порог земного и получили определенные результаты в области сверхъестественного, каждый в своем роде, разумеется. Но кроме интересных бесед, которые он вел с таким удивительным искусством и знанием дела, даже когда речь шла о спорных вопросах астрологии, — а в них я и сам дока! — Иоганнес восхищал меня красотой своих суждений о будущем преображении человечества. Клянусь вам, это настоящий пророк, посланный на землю Всевышним для страданий и славы.

— Хорошо бы, если так, — Дюрталь улыбнулся, — но учение о Параклете, если я не ошибаюсь, — это не что иное, как стародавняя ересь Монтана, решительно осужденная Церковью.^{67}

— Да, но здесь все зависит от того, как представлять себе пришествие Параклета, — вступил в разговор вернувшийся в столовую звонарь. — Ведь о Параклете говорит и правоверное учение святого Иринея, святого Юстина, Скотта Эригены, Амори Шартрского, святого Дуцина, такого удивительного мистика, как Иоахим Флорский.^{68} В Параклета верило все Средневековье. Признаюсь, эта вера захватывает и меня. Я так страстно желаю, чтобы она оправдалась. Да и то сказать, — Каре сел и скрестил на коленях руки, — если третье царство — всего лишь иллюзия, какое тогда утешение остается христианам перед лицом всеобщего смятения в этом мире, который только заповеданное Спасителем милосердие не позволяет нам ненавидеть?