Без дна

Пюре действительно оказалось объедение, все дружно хвалили хозяйку. Потом замолкли, так как ничего уже не слышали. В этот вечер благовест был сильнее и звонче обычного. Звуки сотрясали комнату. «Как прилив и отлив», — подумал Дюрталь. Сначала следовал мощный удар языка по бронзовой чаше, звуки дробились, рассеивались, тонко размельчались и рассыпались. Потом пест снова возвращался, и его повторный удар по бронзовой ступке добавлял новые гулкие волны, которые, разбиваясь в акустическую пыль, оседали на стенах, развеивались по башне. Удары колокола стали реже, и вскоре раздавался лишь скрип огромной балки. Словно застыли медлившие упасть капли… И вот уже послышались шаги Каре.

— Какое нескладное время! — задумчиво произнес Жевинже. — Никто ни во что не верует, и в то же время люди клюют на любую наживку. Каждый день изобретают новую науку. Крутом царит демагогия. Никто не читает дивного Парацельса, который все открыл, все совершил! Вы только попробуйте сегодня заикнуться на ваших ученых конгрессах о том, что, по мнению этого великого мэтра, жизнь — это всего лишь капля летучей субстанции звезд, а каждый из наших органов соответствует какой-нибудь планете и зависит от нее, так что мы представляем собой божественную сферу в миниатюре, или о том — а ведь это подтверждается экспериментально, — что каждый человек, рожденный под знаком Сатурна, меланхоличен, выделяет много мокроты, молчалив и склонен к одиночеству, беден и горд, что это тяжелое медленное светило предрасполагает к суеверию и обману, что оно вызывает эпилепсию и расширение вен, геморрой и проказу, что оно, увы, основной поставщик больниц и тюрем, — и ваши ученые, эти присяжные ослы и дремучие болваны, начнут потешаться и пожимать плечами.

— Да, — согласился Дез Эрми, — Парацельс — это поистине уникальное явление, настоящее светило оккультной медицины. Он знал о напрочь забытых ныне тайнах крови, о влиянии света на больных, о чем сегодняшняя наука и не догадывается. Он утверждал, как, впрочем, и каббалисты, что человеческое существо состоит из трех частей — материального тела, души и духовной компоненты, называемой также астральным телом, он лечил в первую очередь последнее и воздействовал на внешнюю, телесную оболочку способами, никому не ведомыми или за много лет деградировавшими. Врачуя раны, он обрабатывал не ткани, а вытекающую кровь. Утверждают, что он вылечивал почти все болезни.

— Благодаря глубоким познаниям в астрологии, — вставил Жевинже.

— Но если так важно изучать влияние звезд, почему вы не обзаведетесь учениками? — спросил Дюрталь.

— Учениками! А где сейчас найдешь людей, которые согласятся работать двадцать лет, не думая о барышах и славе. Ведь составить гороскоп может лишь первоклассный астроном, глубокий знаток математики и древней латыни. Да еще нужны призвание и вера. Так что какие тут ученики!

— То же самое со звонарями, — хмуро заметил Каре.

— Нет, что ни говорите, — подытожил Жевинже, — но в тот день, когда великие средневековые науки столкнулись с тупым враждебным равнодушием атеистов, душа Франции умерла! Нам остается лишь умыть руки и внимать пошлым речам современного общества, которое умеет лишь веселиться да ворчать.

— Не надо так отчаиваться, глядишь, все образуется, — примирительно сказала госпожа Каре и, прежде чем отправиться восвояси, пожала каждому из гостей руку.

— Народ с веками не становится лучше, — заметил Дез Эрми, наливая воду в кофейник, — только портится, истощается, глупеет! Вспомните осаду, Коммуну, безрассудные пристрастия, бурные проявления беспричинной ненависти, всю безмозглость голодной черни, дорвавшейся до свободы и вдобавок получившей оружие. Разве она сравнится с простодушным, милосердным народом времен Средневековья? Расскажи-ка, Дюрталь, что делал простой люд, когда Жиля де Рэ вели на костер.

— Да, расскажите, — поддержал Каре, окутанный клубами табачного дыма.

— Вы знаете, что за неслыханные злодеяния маршала де Рэ приговорили к повешению и сожжению заживо. После суда его привели обратно в камеру, и уже там он написал последнее прошение к епископу Жану де Малеструа. Жиль хотел, чтобы отцы и матери так жестоко оскверненных и загубленных им детей присутствовали на его казни. И эти люди, чьи сердца он искромсал и растоптал, рыдали от жалости. Они видели в этом предавшемся Сатане бароне лишь несчастного человека, который оплакивал свои грехи и готовился испытать на себе страшный гнев Господень. В день казни с девяти утра по городу прошла длинная процессия. Народ распевал на улицах псалмы, шел в церкви и давал обет три дня поститься, лишь бы как-то облегчить посмертную участь маршала.

— Да, это вам не американский суд Линча, — подхватил Дез Эрми.

— Потом, — продолжал Дюрталь, — к одиннадцати все явились к тюрьме, в которую был заключен Жиль де Рэ. Народ сопровождал его до Бьесского луга, где черной тенью уже вздымался сложенный из огромных бревен костер, увенчанный виселицей.