Без дна

Дюрталь даже удивился, как это он мог столь долго терпеть потемневшую, засаленную мебель. Протирая ее, он все больше и больше негодовал на папашу Рато. Заметив, что свечи стали такими же желтыми, как подсвечники, он, в очередной раз помянувши недобрым словом консьержа, вставил новые — так-то оно будет получше. Напоследок Дюрталь занялся устройством художественного беспорядка: раскидал на столе тетради, книги с закладками, на стул взгромоздил огромный старинный фолиант, открытый ближе к концу. «Как будто меня отвлекли от работы», — усмехнулся Дюрталь и, пройдя в спальню, освежил мокрой губкой мрамор, разгладил покрывало на кровати, поправил рамки фотографий и гравюр. Добравшись до туалета, он совсем пал духом. Потом принялся перебирать содержимое бамбукового шкафчика над полочкой. Чего там только не было: бесчисленные пузырьки, флаконы с духами, какие-то загадочные коробочки, скляночки, щеточки…

Засучив рукава, Дюрталь выбросил весь ненужный хлам, вымыл горлышки и притертые пробки, резинкой и хлебным мякишем очистил этикетки, сполоснул с мылом раковину, нашатырным спиртом смочил расчески и щетки, с помощью пульверизатора опрыснул комнату персидской сиренью, промыл клеенку на полу и стенах, поскреб унитаз, вытер спинку и перекладины стульчака. В каком-то припадке чистоплотности он скоблил, тер, мыл и вытирал. На консьержа он больше зла не держал, наоборот, жалел, что тот не дал ему как следует развернуться — увы, приводить в порядок больше нечего…

Настал черед заняться собой. Дюрталь чисто выбрился, вымылся, нафиксатуарил усы и впал вдруг в мучительные сомнения: надеть ему ботинки на пуговицах или домашние туфли. Сочтя наконец, что в ботинках он будет выглядеть более достойно и не так фамильярно, Дюрталь уравновесил эту официальную деталь своего туалета свободным галстуком и курткой: надо думать, небрежный костюм артиста больше придется по вкусу госпоже Шантелув.

— Ну вот, пожалуй, и все! — с удовлетворением констатировал он, последний раз махнув щеткой.

Потом еще раз обошел комнаты, перемешал кочергой угли в камине и покормил кота, который бродил как одуревший по сияющей чистотой квартире и с опаской обнюхивал вымытые вещи, находя, безусловно, что они совсем не те, прежние, мимо которых он столько раз ходил.

«А как же угощение, я же совсем о нем забыл!» Дюрталь схватил чайник, поставил его у камина, разместил на старинном лакированном подносе чашки, заварной чайник, сахарницу, пирожные, конфеты, а с краю — рюмки, дабы они были под рукой, когда он сочтет, что настал момент ими воспользоваться.

«На этот раз все. Квартира тщательно прибрана, госпожа Шантелув может приходить», — решил Дюрталь, выравнивая корешки книг на полке. Все хорошо, вот только лампа у самого фитиля покрыта красно-коричневыми пятнами и полосами от табачного дыма. Но она не снимается, да ему и не хотелось обжигать пальцы; впрочем, если немного опустить абажур, ничего не заметно.

«С чего начать, когда она явится? — подумал Дюрталь, усаживаясь поглубже в кресло. — Вот она входит, я беру ее за руки, целую их, потом веду ее сюда, усаживаю в кресло у огня, сам устраиваюсь напротив на маленьком стуле. Слегка подавшись вперед, я дотрагиваюсь до ее колен и снова сжимаю руки. Еще чуть-чуть, и я привлекаю ее к себе, приподнимаюсь — и вот наши губы совсем близко…

Нет, не так все просто! Ведь тут только все и начинается. Нечего и думать вести ее в спальню. Раздевание, кровать — это еще куда ни шло, если знаешь друг друга. Первые шаги любви отвратительны и наводят тоску. В качестве прелюдии необходим ужин вдвоем, глоток игристого вина, которое так возбуждает женщину. Потом пусть она упадет в обморок и очнется уже распростертая, в темноте, застигнутая врасплох вихрем моих дерзких поцелуев. Однако сегодня за неимением ужина нам обоим надо постараться не осложнять друг другу задачу, мы должны страстью и душевным порывом возвыситься над неприглядностью этого действа. Получается, я должен овладеть ею прямо здесь, да так, чтобы она решила, будто я потерял голову, а сама она уступает силе.

Но не так просто устроить это в комнате, где нет дивана или хотя бы канапе. Лучше всего опрокинуть ее на ковер, она заслонит лицо рукой — традиционный жест всех женщин, — а мое дело притушить свет, прежде чем она успеет подняться.

Хорошо, нужно только приготовить ей подушку под голову. — Взяв в спальне маленькую думку, он засунул ее под кресло. — Не снять ли подтяжки, на них всегда уходит так много времени?» Он отстегнул их и, чтобы не спадали брюки, надел ремень.

«Господи, а сколько возни с этими проклятыми юбками! Удивляюсь я на романистов, все-то им удается заставить своих героинь лишиться девственности в полной амуниции, затянутыми в корсет, да еще в мгновенье ока, между двумя поцелуями! Как все же утомительно разбираться со всеми этими застежками, путаться в складках накрахмаленного белья! Остается надеяться, что госпожа Шантелув предусмотрительно позаботится — ради своего же блага! — о том, чтобы избавить меня от столь комичных трудностей».