Без единого выстрела

Переговоры с ханом предстояли долгие и непростые. Но их надлежало пройти и все выдержать, чтобы тут же начать тайный розыск о бухарском золоте.

Казаки и драгуны расположились табором, но это была временная мера. Город, сказал хан, не может разместить всех. Чтобы расположить людей на квартиры, хан предложил разделить отряд на части.

Офицеры были против этого. Офицеры считали, что раздробить отряд гибельно и опасно.

Бекович-Черкасский колебался. Колебалась незримая чаша того, чему предстояло быть или не быть. Тогда заговорил стольник Саманов:

—  Разойдемся по квартирам, господа. Если станем упрямиться, подумают, злодейство какое умыслили! Нам же сие сейчас никак не на руку.

То, что сказал Саманов, решило дело.

—  Вот что, господа офицеры, — заключил князь все споры и речи, — нам нельзя показать, что мы боимся. Если мы выскажем страх или слабость, нас разорвут. Здесь уважают только силу. Разойдясь по квартирам, мы покажем, что не боимся, что сильны, даже разъединенные.

Когда говорил он это, ангел-хранитель его молчал.

Впрочем, князь и правда начал, видно, понимать, с какой руки ход. Не понял он одного. Проявлением силы этой ситуации было отказаться поступить, как хотел бы хан. Правда, хорошо судить да быть мудрыми нам за сотни километров и сотни лет от тех событий и той ситуации.

Князь разделил войско. Шестьсот человек направились по одной дороге, шестьсот — по другой. Четыреста пошли налево, четыреста — направо.

Молчал ангел-хранитель.

Едва удалились они, отошли так, что не стало их видно, князь не сошел еще с коня, как несколько туркмен вдруг молча бросились на него. Это послужило сигналом. Все войско хана, солдаты, чиновники, кто где стоял, бросились вдруг на русских. Кого вязали, кого рубили.

Только четверо спаслись, с великим трудом добравшись до Гурьева, а оттуда в Астрахань. В числе четверых был Хаджа Нефес. В Астрахани со всех сняли подробный опрос или, как говорили тогда, сказку.

Когда стали делить пленных, Нефес (хану было не до него) достался его земляку — туркмену, служившему в хивинском войске, Аганамету. «...И тот туркменец Аганамет взял его, Нефеса, к себе и, связав, отвел в палатку свою в обоз Хивинский и велел ему голову по Туркменскому их обыкновению обвить вместо чалмы платком, чтоб его не познали, а та его палатка стояла близко шатра Ханского и палатки господина князя Черкасского; и как, разобрав служилых людей, отвели далее и, пред шатром Хивинского Хана выведши, наперед, казнили князь Михайлу Саманова, да Астраханца ж дворянина Кирьяка Економова, а потом вывели из палатки ж господина князя Черкасского и платье все с него сняли, оставили в одной рубашке и стоячего рубили саблею и отсекли у их троих головы. А он-де то смотрел и видел из палатки того Аганамета, и учиня над теми оную казнь, Хивинский Хан со всем своим остальным войском и хозяин его, убравшись, пошли в Хиву».

У Нефеса были знакомцы в Хиве. Они поручились Аганамету за стоимость коня, и ночью, прячась в тени деревьев, ведя коня под уздцы, Нефес выбрался из спящего города. Тот же путь, что недавно совершен был во главе отряда, теперь в обратном направлений повторил он один. Не доезжая урочища, где была вода, конь пал. Погиб бы и Нефес, не встреться ему там «свойственник его Туркменец», который помог ему добраться до русской крепости.

Что касается Кожина, то гибель князя и его людей спасла его, подтвердив в известном смысле разумность его поступка. Неизвестно, как должно было смотреть на его уход с точки зрения бесчестия и чести, но судом был он оправдан.

ТАЙНА БУХАРСКОГО ЗОЛОТА

Печальный исход предприятия и страшная участь его участников вызвали у Петра тот приступ гнева, когда, по словам видевших его, царь был страшен. Можно было, конечно, отправить из Астрахани военную экспедицию, чтобы покарать предательство и зверство. Можно было бы штурмом взять Хиву, предав смерти вероломного хана и его приспешников. Чувство мести было бы удовлетворено сполна. Но разве это приблизило хотя бы на шаг к тайне бухарского золота?

Человек, стоящий у руля государственной власти, не может исходить из эмоций, сколь бы ни были они справедливы. Царь Петр поборол свой гнев. Нужно было искать иных путей. Все надлежало начинать сначала.

Бухарское посольство, предусмотрительно задержанное, находилось все еще в Петербурге. Петр принял бухарского посла еще раз. Посол поднес государю грамоту, только что полученную от хана. Хан Великой Бухары поздравлял белого царя со славной победой над шведами, весть о чем дошла до самых отдаленных краев и стран. Хан радовался за царя и его храбрых воинов. А еще хан просил белого царя прислать ему в подарок девять шведок.

Когда посольский толмач зачитал это место, Петр очень развеселился и, чтобы соблюсти политес и не рассмеяться, стал больно дергать себя за ус.