Без игры

Она вернулась в здание вокзала. Касса была закрыта, за дверьми приглушенно галдел буфет-ресторан. Она села в уголке зала ожидания и прикрыла глаза, стараясь позабыть, где она находится. Все было бесполезно. Вокруг пахло знакомым, тревожным вокзальным запахом, и сами собой возникали обрывки воспоминаний о всех приездах и отъездах с разных вокзалов ее жизни, и ей начинало казаться, что очень уж много было тягостных и печальных проводов и прощаний на этих вокзалах.

Зажглись лампы, и она снова вышла на платформу.

Быстро темнело, стали видны звезды, и, поглядев на них, она, как в детстве, почувствовала себя крошечной песчинкой, и от этого чувства стало даже спокойнее на душе. Стоять было холодно, у нее устали ноги и запылилось лицо. Надо было возвращаться в зал ожидания, самое название которого показалось ей безнадежным. Она не сразу поняла, что произошло, когда за окнами зала вдруг с ровным затихающим громом замелькали, покатились вдоль платформы вагоны примчавшегося издалека скорого поезда.

Она бросилась к кассе, вдруг испугавшись, что упустила время. У кассы уже толпилась плотная кучка народу, а проходить сквозь очередь, как Захар, она не умела.

Поезд стоял. Уходили положенные ему немногие минуты, а она не могла даже заглянуть в окошечко кассы.

Сердце стало биться спокойнее — нечего было зря волноваться, время уже упущено. И тут вдруг щелкнуло окошечко соседней кассы. Оттуда ее громко окликнули по фамилии. Это была кассирша, которой она оставила свою безнадежную бумажку.

— Возьмете? Спальный прямого сообщения. Есть одно место!.. Ага, это вы, да? А мы вас не сразу узнали!.. Скорее бегите, сейчас отходит!

У нее освобожденно билось сердце при одной мысли, что она вдруг уедет от синей будки с железной полосой, от желтых вагонов, от туманных сумерек наступающей ночи.

Проводница впустила ее в вагон и тотчас подняла подножку.

В пустынном коридорчике вагона стояла тишина, в лицо пахнуло чистотой и комфортом, блестела у пола полоса начищенной меди, с мелкими звездочками отверстий, источавших мягкое тепло, полированные двери с одинаковыми медными ручками были все задвинуты. После вокзального цементного пола даже ноги радовались, чувствуя мягкость ковровой дорожки.

— Вот сюда, — недовольно сказала проводница.

Поезд неслышно взял с места, тронулся и пошел с медленно нарастающим погромыхиванием. Проводница щелкнула ключом, потянула за медную ручку и открыла дверь из освещенного коридора в полутемное купе. Свет маленькой лампочки в изголовье нижней полки был загорожен развернутой газетой, которую держал в руках лежавший под одеялом пассажир.

— В чем дело? — неприятно спросил голос. Газетный лист чуть сдвинулся в сторону, нахмуренный глаз выглянул на мгновение и тотчас снова исчез за газетой. — Я ведь просил, кажется?

— Ничего не могу, товарищ капитан! — сердито извиняясь, сказала проводница. — Все места заняты. Сажать некуда... Вот, гражданка, ваше верхнее! — поскорее ушла, защелкнув за собой дверь.

Загородившись газетой, пассажир некоторое время лежал не шевелясь, уткнувшись взглядом в заголовки новостей спорта. Заметив, что совершенно не понял смысла прочитанной строки — „прыгуны порадовали“, перечел ее и тут же опять позабыл.

Было очень досадно. Он нарочно не полетел вместе с другими на самолете, задумал спокойно выспаться за ночь в поезде. Проводница обещала никого к нему не подсаживать, и действительно все так и получалось, он уже принял две таблетки снотворного, и вот все испорчено. Ну, в общем-то наплевать. Первая досада как будто уже улеглась, но все-таки как будто что-то изменилось в тесном купе. Что-то беспокоило, только он не мог никак разобраться, что именно. Он постарался встряхнуться, снова начать читать, но дальше обрадовавших прыгунов дело не пошло.

Женщина — он только и успел разглядеть, что женщина, — ушла в умывальный закуток между двух купе и защелкнула за собой дверь. Поневоле он стал прислушиваться к плесканью воды в умывальнике, едва слышному сквозь гул мчащихся под полом тяжелых колес, поскрипывания и звякания какой-то однообразно раскачивающейся железки. Рядом с его форменным пальто капитана торгового флота теперь покачивалось пестренькое маленькое чужое пальтецо.

Постукивал кран. По-домашнему плескалась вода. Только и всего. Но все-таки все стало другим. Отчего? Кажется, она что-то невнятно ответила проводнице, когда та указала ей место? „Хорошо“ или „спасибо“. Он только смутно расслышал ее голос.

Дверь щелкнула, открываясь и закрываясь. Он мельком увидел ее, когда она обернулась. Маленькая, кажется, в брюках... нет, в пижаме, потом совсем рядом с собой увидел светлые, тяжелые пряди волос, упавших на лоб, закрывая лицо женщины в тот момент, когда она наклонялась, чтобы вытащить раздвижную лесенку из-под столика у самого изголовья его койки. Пряди волнистых волос взметнулись и исчезли из его поля зрения, потому что он все еще крепко держал перед собой, стискивая пальцами, свою газету.