Без имени

Комнату, в которой должен быть Виталик, Лис нашел без труда. Когда он вошел, то увидел у окна человека, сидящего за компьютером. Спиной ко входу.

— Заходи, — сказал он Лису, не оборачиваясь.

Лис подошел к нему поближе.

— Садись, — предложил Виталик, кивнув на стул рядом с собой. Лис присел, и только тогда тот посмотрел на него. Очень внимательным, оценивающим взглядом.

— Новичок? И хочешь вступить в наши ряды? — спросил он.

— Ну… Да, — растерялся Лис. Он совершенно не знал, о чем идет речь.

— А ты знаешь, что это не безопасно? За нами… Похоже, с недавнего времени установлена слежка.

— А что сейчас безопасно?

— Это верно… Ничего. Даже по улицам гулять. А что ты знаешь о герменевтике?

— А это здесь при чем?

— Ну, мы же — Новая Космическая Академия Наук… И знания — это то, что нас должно отличать от других людей. А еще, то, что в нашем кругу они распространяются бесплатно. Я недаром спросил именно про герменевтику: она — наука о смыслах. Именно смысл утерян сейчас человечеством.

— Смысл чего?

— Всего… В каком вузе ты учишься?

— М-мм…, - Лис растерялся.

— Понятно. Не учишься, — утвердительно сказал Виталик. — Ладно… Ну, не понимаю, что в тебе такого, интересного, нашел Николай? А вроде, он — парень серьезный. Кого ни попадя ни разу не приводил… Ладно, пробьем по базе… Что-то в тебе и правда есть. Особое или странное. Ты — будто, человек с закавыкой. Двуличный, что ли… С двойным дном.

— Вы меня недооценили, шеф, — неожиданно сам для себя, вспылил Лис. — Личностей во мне — по крайней мере, три. Двуличные сейчас долго не живут. Малый фактор приспособляемости.

— Занятный ты, однако. Нет, Николай не ошибся. И похоже, вот теперь ты говоришь то, что и впрямь сейчас думаешь. Итак, ввожу твои данные… Зовут-то тебя как?

Лис напрягся. У него не было имени. Только прозвище. С детства его называли только прозвищем. Однако, еще лет в пять или шесть он видел свою анкету, лежащую на столе дежурного по интернату. Тот не думал, что кто-то из ребят умеет читать. Но Лис уже научился. Сам. Случайно, когда лежал в больнице. Его отправили в обычную больницу, где были нормальные дети. И у них были книги. И букварь. И Лис, когда эти дети при нем учили буквы, заинтересовался. И долго рассматривал книги, букварь с картинками, заучивал потом буквы долгими, томительными часами одиночества в палате… Других детей выписали, но книги остались в тумбочке.

— Борисов Илья, — всплыло имя, можно сказать, из подсознания, и неожиданно для него самого.

— Борисов… Илья, — задумчиво повторил Виталик. И вдруг вскочил, как ошпаренный. — Как-как? — и снова посмотрел на Лиса, будто пытаясь считать информацию с его лица.

Потом он что-то набрал на компьютере, и открылась страница. На ней, на пол-экрана, появилась фотография. Лицо человека… Очень похожего на Лиса, только он был лет на семь его старше. Была и подпись под фотографией: Иван Борисов. «Дело четырёх».

— Я… Лично знал его. Подожди, — сказал Виталик, отошел к двери и плотно закрыл её.

— Здесь установлено устройство, исключающее любую прослушку, — добавил он, вернувшись на место.

— Можешь ты сказать, Иван Борисов — это твой отец? — спросил он тихо.

— Не знаю, — честно ответил Лис.

Но его сердце сжалось.

— Он был взят и репрессирован в 2039-м году. Проходил по так называемому «делу четырёх». Тогда он и ещё трое таких же молодых парней забрались в Следственную Контору: огромное, темное здание, окруженное охраной, забором с колючей проволокой и собаками. Вроде, они тайно отремонтировали ни базе старого авиаклуба поврежденный вертолет, и на нём сели на крышу здания. И спалили архивы по «нацпредателям», забравшись в самый центр. Весь. Пожар перекинулся и на другие этажи. Хорошо горело. Конечно, их потом нашли и взяли. Пришили дело по статьям за бандитизм, уничтожение имущества в особо крупных размерах, порчу национального достояния и что-то ещё. Но Конторе потом с нуля пришлось начинать свою грязную работу по сбору компромата.

— Кто такие «нацпредатели»?

— В нашей несчастной стране так называются люди, которые борются со структурой, занимающейся пропагандой шовинизма, враньём, строительством тюрем и уничтожением культуры, — ну, в общем, со всеми проявлениями «системы», представляющей из себя сращение бандитской и государственной структуры, уничтожающей и перетирающей в хлам всё живое.

— А что случилось потом с Иваном Борисовым?