Еще во времена Великой депрессии редкие страны проводили какой-либо национальный учет или измерение общей суммы всей экономической деятельности в пределах своих границ. А без этого правительства не могли эффективно мобилизовать свою экономику с помощью фискальных и монетарных мер стимулирования – действий, которые президент Франклин Рузвельт и другие лидеры стремились предпринять для того, чтобы вывести экономику своих стран из упадка. Для управляния экономикой нужно ее измерять. Поэтому правительство США наняло молодого экономиста, будущего лауреата Нобелевской премии Саймона Кузнеца для разработки первой системы учета национального дохода. Она стала предшественницей валового внутреннего продукта, или ВВП.
Этот подход прижился. Вскоре ВВП стал не только инструментом государственного планирования. Он превратился в барометр деловых циклов, деятельности правительства и даже уровня жизни людей. Государственные чиновники начали использовать ВВП в качестве важнейшего ориентира при разработке политики и нормативных актов. Предприятия прибегали к нему как к руководству по расходам и инвестициям. Журналисты и избиратели принялись рассматривать его в качестве показателя успеха или неудачи президента, или премьер-министра. Поскольку он стал очевидным выражением национального богатства, люди начали воспринимать ВВП как «основной показатель» прогресса общества.
ВВП не должен был использоваться для всех этих целей (14). Как указывал сам Кузнец, «благосостояние нации вряд ли можно вывести из измерения национального дохода».
Его предупреждение было пророческим.
Во время катастрофического разлива нефти в результате аварии на нефтедобывающей платформе Deepwater Horizon в Мексиканском заливе аналитики банка J. P. Morgan отметили, что экономическая активность, вызванная всеми этими усилиями по ликвидации последствий и очистке, вероятно, перевесит экономические потери для туризма и рыболовства. Крупнейший разлив нефти в истории, вероятно, был зарегистрирован как «чистый прирост» экономического производства страны. Другими словами, крупномасштабное экологическое и человеческое бедствие, согласно нашему основному показателю социального «прогресса», стало однозначно положительным событием. Аналогичная динамика наблюдается и в других сферах жизни. Рост нашего ВВП сопровождается ростом преступности, с более долгой дорогой на работу и производством все большего количества автомобилей, потребляющих бензин. И он замедляется, если мы уделяем время отдыху или приготовлению ужина дома вместо того, чтобы питаться фастфудом.
Проблема в том, что ВВП – это всего лишь подсчет общей рыночной стоимости всех готовых товаров и услуг. Как выразился социальный теоретик Джереми Лент, ВВП «измеряет скорость, с которой общество преобразует природу и человеческую деятельность в денежную экономику, независимо от последующего качества жизни». Итак, если мы вырубаем девственный лес, чтобы изготовить пиломатериалы, которые продаются в магазине Home Depot, это воспринимается как чистый плюс. Стоимость этого девственного леса, существующего вне денежной экономики, имплицитно равна нулю. Такой подход к измерению лежит в основе многих язв нашего общества – от неуважения к природе до недостаточного внимания к проблемам населения. Это попытки все свести к вопросам денежной экономики.
Выступая всего за несколько месяцев до своего убийства в 1968 году, Роберт Ф. Кеннеди сказал о нашем основном показателе общественного прогресса следующее: