Без Любви

Розенцвейг захлопал себя по карманам, ища очки, потом подсел к большой настольной лампе.

- Так-так, молодой человек, так-так-так… Мне надо в словарь поглядеть, я не очень точно разбираю эту вязь… - забормотал старый антиквар и засеменил с фотками в кабинет, смежный с гостиной, где мы сидели…

А мне, жаба, хоть бы чашку кофе предложил!

Минут через десять Розенцвейг вышел ко мне с фотками и какой-то бумажкой и разочарованно произнес следующее:

- Должен вас огорчить, молодой человек, но вещи эти, судя по всему, совсем не старинные, и хоть по тонкости работы претендуют на хорошую ювелирную оценку, но с точностью на все сто процентов могу вас заверить, что это середина XX века, то есть - не старина.

- А почему вы так решили? - поинтересовался я.

- А потому что, насколько я владею арабским, надпись на кольцах носит совершенно современный и светский характер.

- Так что там написано? - сдерживая нетерпение, спросил я.

Розенцвейг опять пожевал губами и положил бумажку и фотки на стол.

Я только сейчас заметил, что сотка баксов исчезла. Ловок антиквар, ничего не скажешь!

Я взял бумажку, прочитал то, что было на ней написано, потом убрал ее вместе с фотками в карман и, не сказав больше ни слова, вышел из квартиры антиквара.
Когда я спускался по лестнице, в моих ушах свистел и хохотал ураган. Дикий восторг бешеным энергетическим столбом взлетал по позвоночнику в самый затылок!
Это была победа!
Это был самый неожиданный и самый лучший финал!

Я вдруг испугался, что все это мне приснилось, и, вытащив бумажку из кармана, прочел ее еще раз.

Слава богу, надпись не исчезла, и я не проснулся.

На бумажке было написано:

КОРОЛЕВСКИЙ БАНК

ПРИНЦА ЭЛЬ ФАТТАХ СЕИДА

В ЭР-РИЯДЕ

И, если я не клинический идиот, те цифры, которые были выбиты внутри колец, были номером счета, на котором в этом банке лежало…

Мне было страшно даже подумать, сколько там могло лежать денег. Но то, что сумма вклада намного превышает все мои мечты, помноженные на сто, было очевидным.

Принц Эль Фаттах Сеид!

Отличное имя!

Да и парень он, наверное, неплохой!

Упав на сиденье рядом с водителем, я повернулся к нему и не сразу сообразил, чего он от меня ждет.

- Ну что, командир? - помог он мне. Я выдохнул, словно перед выстрелом, и скомандовал:

- В аэропорт!

- В какой? - осведомился шофер.

- А в тот, с которого в Питер летают, - ответил я.

- Значит, в Шереметьево, - кивнул шофер, врубая передачу.

Я летел в Питер.

И теперь у меня было то, ради чего я полгода ползал по канализациям, по ижменской тайге, по таджикским горам…

У меня были сотни и сотни миллионов.

Я точно знал, что они у меня были.

Теперь - точно.

Когда таксист привез меня в Шереметьево, мне в голову пришла настолько интересная мысль, что я велел ему разворачиваться и рулить в центр Москвы.

***

И вот теперь из окна моего номера открывается вид на море.

Отель стоит на некотором удалении от берега, и от кромки пляжа его отделяют метров сто - сто пятьдесят этакой сплошной икебаны, состоящей из коротко подстриженных зеленых газонов с торчащими из них пальмами и причудливо изогнутых бассейнов, по мраморным краям которых расставлены шезлонги с блаженствующими в них красавицами…

Красавицы потягивают модный напиток - сангрию - сладковатый хмельной компот из легкого красного вина и доброй смеси разнообразных фруктов, а подле красавиц увиваются местные культуристы с большими членами - джиголо, лелея надежду прельстить кого-либо из богатых американочек. Прельстить диким видом по-африкански сухих и в то же время рельефных торсов и особенных ослепительных улыбок, секрет ослепительности которых в контрасте белизны зубов с чернотой афро-арабского лица.

Одно слово - арапы Петра Великого.

Понятное дело, для чего Петр Алексеевич их предка в нашу питерскую холодрыгу притащил - придворных дам оживить. Хоть и царь-плотник, а понимал в женской сексуальности!

Впрочем, никакой ревности белого человека эти многочисленные джиголо во мне не вызывали. Я так для себя рассудил - если кому из скучающих американок ЭТОГО надо, то и пусть тешатся на здоровье!

Мне здесь нравилось.

Единственное, что слегка нарушало мой почти полный комфорт, так это постоянное желание закурить. Но слово, данное самому себе, надо держать. Раз уж я поклялся, что если доберусь до сокровищ Кемаля, то брошу курить, значит - надо держаться. И так как все мы - джентльмены удачи - люди суеверные, то не стоит гневить небеса нарушением данных нами клятв!