Без любви, или Лифт в Преисподнюю

Всё произошло очень быстро и пронзительно, причём настолько, что он не успел ни понять, ни толком расчувствоваться. Он мог насладиться ощущением близости только после всего, что произошло, когда гладил её, целовал. Ей были приятны его ласки, а ещё приятнее то, что его нежность не иссякла сразу же после того, как всё закончилось, и она прошептала:

– А ты ласковый.

И отзывалась на ласки, давая понять, что для него ещё не всё закончилось, что она ждёт. И он трепетал от мысли, прикасаясь, – и силы восстановились быстро, ну а желания близости ему было не занимать.

Ему нравилось целоваться с ней. Она не смущалась, когда его руки трогали ей грудь. Она подставлялась под его ласки и даже помогала почувствовать в себе уверенность, когда ему вдруг казалось, что он слишком осмелел, позволив своим рукам слишком многое, но не всего ещё, на что они были способны. Он боялся оскорбить, обидеть. Но не был робок настолько, чтобы отдаться во власть сковывающему смущению.

Натали чуть отстранилась, лицом к лицу держа в ладошках его голову, чтоб разглядеть получше, взяла его руку и поднесла к губам, обцеловала пальчики, не спуская с него глаз и не позволяя приблизиться его губам к губам своим, и прошептала:

– У тебя такие нежные руки.

Он увидел её глаза близко-близко. Они были большие, тёмные и блестели. Щёки зарозовели. И веснушки разглядел. Веснушки были какими-то родными, близкими – уютными, как старые домашние тапочки. Он коснулся губами глаз и опять прильнул к губам, пытаясь пылко испить весь её сосуд.

Она положила ему руки ладонями на щёки, и он почувствовал её вытянутое упругое тело под собой, но она вовремя отклонила его. Опять поглядела в глаза и медленно с расстановкой вертела его голову лицом то туда, то сюда, как будто разглядывала, а сама наносила поцелуи – точно жалила.

Он хотел сказать, но она приложила палец к его шевельнувшимся губам. Ему нужно было сказать, потому как молчать он не мог, – он должен был сказать ей, и она заткнула ему рот, впившись поцелуем.

Он чуть растерялся, и было к ней прильнул – она опять охладила его порыв, а ему уже было мало её. Взяв руку в свои руки, долго целовала, а потом, не выпуская его руки, глядя глаза в глаза, повела его в долгое путешествие по всем географическим закоулкам своего богатого на открытия тела.

Никита вдруг почувствовал себя рядом с ней мальчиком. Конечно же, мальчиком он не был, но и особым опытом похвастаться не смог бы. И не скажешь, будто не от мира сего: пытлив не в меру и чуток ко всему. Но что есть знания без опыта? Любовь чужая, беглая и эфемерная, – суха как наука, без страсти к познанию.

Он сгорал, но терпел. Он должен быть послушным, а будучи послушным, прислушивался к языку чувств, и ритму страсти, и порывам тел. И покорялся с безрассудством, с каким стыдливость прячут на потом.

Она его вела. И привела к вратам. Глаза закатились, и выдох громкий вырвался наружу. Его было не удержать. Она и не держала, а лишь сопротивлялась, причём настолько, чтоб миг, когда крепость пала под напором, был для него и для неё сладчайшим мигом и удачей.

Схватывая намёки на лету, он только-только учился понимать, что в танце страсти в паре ведущих двое, и взлетит он так высоко, как высоко взлетают оба. И взлетели вместе до небес – и не пали, распустив ласки нежный парашют.

Та ночь была полна чудес и открытий чудных. Он любил. И ревновал. Страдал и наслаждался. Он мучился и отдавался страсти. Он себя забыл – и забылся, как будто он не он.

Затихли с первыми лучиками рассвета. Никита был совсем уже не тот, каким сюда входил. Он должен был, и ценою долга полагал он жизнь свою отдать. И счастлив был, и видел счастье в отблеске глаз рядом на подушке. Не обмануть. Не обмануться.

Провалился лишь на миг, боясь утратить счастья дуновенье, и проснулся, когда солнце встало.

Погладил по щеке, коснулся лба устами, разгладил бровь, морщинку растянул – и потянулись благодарно губы, чтоб коснуться губ его и прошептать невнятно:

– Милый мой.

Он разглядывал так близко при свете утреннего солнца чёрточки, вдруг ставшие милее и родней всего на свете. Вот завиток упрямый колосится. Пылинка на носу сидит. Белым крылом рука взмахнула и обняла. Скользнула и упала. Как смешно. Как мило нос сопит. И вдруг притих. Спит – не спит. Ласки ищут губы. И прикосновений трепет пробуждает чувства, наполняет силой.

И вдруг откуда всё взялось опять. Ни сна, ни неги, но страсти запросила любовь, внезапно пробудившись. Изгибы тела и извилины души как будто слились в долгом поцелуе.

Он вёл её – дорогой страсти нежной. Не кончилось – всё только началось.

Натали ещё дремала.

Никита потихоньку выскользнул из постели. Его тревогой наполняло. Не заснуть уже.

Он привёл себя в порядок, прибрал вокруг и ждал невесть чего, будто сидя на иголках, а не в кресле у окна. Прислушивался, ловя посторонние шорохи. Ждал он пробужденья. Ждал в дверь звонка. Он вдруг представил, что вот встанет и уйдёт. Как уйдёт – дверь не затворив? А как назад вернётся? Или запереть, чтоб не ушла? Что скажет ей? Что вздумает она?