– Ди, я виноват перед тобой, но… я правда хочу все наладить. Хочу вернуть сестру. Мы наделали много глупостей, но родными быть не перестали.
Молчу. Не знаю, что сказать. Отец тоже был нам родным человеком, но его почему-то они вычеркнули из жизни.
– Поговори со мной, – просит Дима. – Пожалуйста.
– Я думала, вы меня ненавидите, – выдавливаю сквозь сухость в горле.
– Или ты хотела, чтобы мы тебя ненавидели. Мама говорила, так ты справляешься с болью и пытаешься сохранить связь с отцом. Ты убедила себя, что мы считали его врагом, а когда его не стало, заняла этот пост. Боялась его предать.
– Какая у нас умная мама.
– Иначе она не воспитала бы таких классных ребят, как мы с тобой. Только взгляни. Разве мы несчастны? У каждого, как ты и сказала, классная жизнь. Так почему бы не впустить в них друг друга? Да, раньше мы не были показательной семьей, но все меняется, и именно мы выбираем эти перемены. Если ты думаешь, что я как-то помешаю твоему счастью, добавлю проблем или чего угодно, то… ладно. Я не буду лезть. Но я бы хотел, чтобы ты присутствовала в моей жизни.
– Зачем?
Дима склоняет голову и улыбается так, что слезы градом льются из моих глаз. Он ничего не произносит вслух, но все и так читается по глазам:
Протягиваю руки, кисти такие тяжелые, но я пересиливаю себя, делая крошечный шаг вперед. Обнимаю Диму и прижимаюсь ухом к его груди. Он гладит меня по спине и облегченно выдыхает. Наверное, это самое искреннее проявление чувств за последние десять лет.
– И ты… и ты меня прости, Дим. Я даже не знаю, что еще сказать.
– А ничего не говори. Мне не нужно твое раскаяние.
– А вот мне твое было нужно. Все-таки я эгоистичная…
– Ну и ладно, – отмахивается он. – Эта черта не так уж и плоха, если пользоваться с умом. Мне, как старшему брату, куда спокойнее знать, что никто не сможет тебя обидеть. Тут уж скорее ты сама в блин раскатаешь, кого захочешь.
– Я слышу нотки гордости?
– Еще бы!
– Мне этого не хватало, – с нежностью произношу я. – Может, найдем какого-нибудь гипнотизера и перепишем воспоминания? Так нам точно станет легче. Потому что все эти разговоры… просто ужас какой-то.
– А может, попытаемся наладить все своими силами, пока ты здесь? У нас вроде неплохо получается.
– Да? Зайди на кухню и подумай еще раз.
– Ох черт! Как твоя нога?! – Дима встревоженно отстраняется и смотрит вниз. – Твою ж… выглядит ужасно. Давай все-таки в больницу съездим?
– Поцелуй, и все пройдет.
– Прямо туда?!
– А шо такое, старшенький? Уже передумал меня жалеть? – смеюсь я, слипшиеся от слез ресницы щекочут веки, а тело ватное, словно я выпила ящик вина.
Дима широко улыбается, его ладони скользят по моим плечам:
– У коровки боли… у собачки боли… а у Дианочки, моей сладкой лапочки…
Запрокидываю голову и зажмуриваюсь:
– Это ужасно-о-о! Дима, прекрати!
– Эй! Это лучшее обезболивающее, которое я знаю!
– Мне жаль твоих детей.
– Отдам их на воспитание бабушке.
– Отличный вариант, – киваю я и вдруг испуганно распахиваю глаза, вернувшись, наконец, в реальность. – Черт! Утка в духовке!
– Если мы спалим дом…
Закидываю руку брату на плечи, и мы возвращаемся на кухню, но так и замираем в дверном проеме. Марк сидит за столом посреди беспорядка и ест утку руками прямо с противня.
– Что? – спрашивает он, сжимая в масляных пальцах кусок мяса. – Думали, я ждать буду, пока вы там наоретесь?
POV Марк
Нажимаю кнопку запуска на посудомоечной машине и вздыхаю, глядя на грязный пол. Эта чокнутая семейка и меня скоро с ума сведет. Достаю из шкафа швабру и принимаюсь оттирать с плитки остатки соуса и кровавые пятна. Терпеть не могу убираться, но это лучше, чем провести черт знает сколько времени с Дианой наедине. Пусть Дима с ней возится, это его обязанность, а я лучше уборщиком поработаю. По крайней мере, я не хочу трахнуть швабру.