Без маршала Тито (1944+) (СИ)

— И еще товарищ Димитров, он после роспуска Коминтерна во главе отдела международной информации, просил ограничить деятельность западных миссий при Верховном штабе.

Тоже понятно, зачем СССР конкуренты за влияние на Югославию?

— А насчет Италии что? — я решил воспользоваться шансом на полную катушку, как только Милован хлопнул третий стаканчик ракии.

— В Италии сейчас нет руководителя с авторитетом, который мог бы справиться с хаосом в компартии. Только товарищ Эрколи смог бы устранить этот хаос и дать партии правильную политическую линию, я так и сказал Сталину!

Эрколи? Уже сильно позже узнал, что это псевдоним Пальмиро Тольятти, человека и АвтоВАЗа. А тогда я пожал плечами — компартия компартией, но уже четыре партизанские дивизии, набранные из итальянцев, могли сильно изменить расклады на Аппенинах после войны.

— А насчет священников что?

Милован замолчал, удивленно посмотрел на меня, а потом недоуменно выдавил:

— А мы об этом не говорили…

— Зря, с попами надо отношения налаживать.

— Да пересажать их к чертовой матери! — прорезался молодой-горячий Джилас.

— Русские тоже сажали и даже стреляли, но сейчас мнение другое. Есть в Москве Совет по делам религий, вам бы про него узнать поподробнее.

— Зачем? — задали мне тот же вопрос в который раз за последние дни.

— Затем, чтобы методам научиться.

Родители еще рассказывали, что в позднем СССР в отношениях между партией и церковью все шло весьма гладко, а потом я в сети видел фотки, как члены ЦК выпивают и закусывают на приемах с патриархом, муфтиями и другими религиозными деятелями. Метода же сложилась простая — священник мог занять приход только с согласия местной власти и партийного комитета. И церковная иерархия получила на руки дилемму: или вставать в позу ценой закрытия храмов и потери влияния на верующих, или искать компромисс. Мало-помалу пришли ко второму варианту. А тут этот способ можно применить если не к православному духовенству, то уж точно к католическому. И, возможно, к мусульманскому.

Разговор с Милованом прервали самым бесцеремонным образом — тост перешел к Махину и он тоже посетовал, что ракия горькая. И тут уж Альбина, не дожидаясь пояснений, выдернула меня из политического угара.

Весьма приятным образом выдернула, надо сказать.

И продолжила ночью, когда отгулявшие гости разошлись. Сколько их было, я даже представить не берусь — приходили, уходили, притаскивали еще еду и ракию, и моя тревога, что кому-то не хватит, улетучилась полностью.

Первый раз мы любили друг друга в официальном статуса мужа и жены и получалось у нас ничуть не хуже, чем без оного. Утром я встал с первыми лучами солнца и выполз во двор дома, выделенного нам для брачной ночи.

Из пристройки, где ночевали Марко с Живкой, доносились стоны, причем исключительно мужские и у меня взыграло любопытство. Сунул голову за угол и чуть не заржал: Марко тоже вскочил до рассвета, чтобы предаться тайной страсти.

Марко жрал черешню.

Вчера ее натащили вместе с прочими дарами природы и братцу в руки попала целая бадейка.

Марко жрал исступленно и вдохновенно, подвывая от удовольствия и сплевывая косточки.

— Похоже, ты за черешню можешь родину продать, — присел я рядом.

Он только проныл нечто нечленораздельное и отправил очередную ягоду в рот. Но все-таки двинул бадейку в мою сторону — угощайся!

Черешня и вправду хороша, холодненькая после ночи, сладкая с кислинкой, упругая.

— Все, хватит, а то грош тебе цена, как бойцу.

— Это почему же? — возмутился братец, пульнув косточкой в забор.

— Боеспособность нулевая, — объяснил я. — Либо жрешь, либо справляешься с последствиями.

Марко хохотнул, но от бадейки оторвался только когда во двор вошел посыльный Верховного штаба. Я приподнялся со скамьи, ожидая очередной пакости, на которые так богата судьба.

— Тебе письмо.

— Мне? От кого?

Но я уже увидел обратный адрес — Белград, Професорска колония. Даже не могу представить, какими путями оно меня нашло.

'Здравствуй, Володя!

Пишу наудачу, вестей от тебя совсем нет уже больше года, приходится довольствоваться слухами. Бог даст, письмо тебя найдет живым и здоровым…'

От письма отчетливо веяло растерянностью Ольги Борисовны — кругом буря, а она не знает, что делать дальше. Что она молится за здоровье Владимира и Сергея, как за живых. Что их младшей сестре Ольге уже шестнадцать лет, но у нее совсем нет приданого — все распродали, чтобы выжить. Что Ольгу Борисовну очень беспокоит положение, в котором окажутся две слабых женщины после неизбежного прихода красных.

Меж ровных строк старомодных оборотов, написанных округлым почерком, сквозило «Помоги!», но меня зацепило другое. «Как за живых» — и это означало, что Сергей, скорей всего, убит.

Глава 7 Челночная дипломатия