Без маршала Тито (1944+) (СИ)

— Денег нет, — буднично объяснила сестра. — Уроки не кормят, вещи почти все проданы.

— Сейчас уладим.

Через полчаса и полкило динаров, выданных мне у Ранковича (после захвата банков по всей стране этих фантиков просто навалом) мы с братцем в четыре руки перетащили остатки имущества из подвала в старую квартиру. Под конец водрузили на стол половину консервных банок и выменянные по дороге хлеб, кофе, сыр и прочую бакалею.

Олька тут же сделала два бутерброда с маслом и впилась в свой дрожащими губами, едва не застонав от счастья. Муттер ела, меленько откусывая и обильно орошая хлеб слезами.

К расспросам о Сергее удалось приступить только к вечеру, причем Ольга Борисовна все больше плакала или вспоминала короткие побывки брата, особенно рождественскую два года назад, когда он приезжал с полковником Чудиновым. А вот сестра кое-что запомнила из отрывочных фраз Сергея, когда он забегал буквально на пять минут перед самым штурмом города. Русский корпус в случае сдачи Белграда будет отступать за Саву, в Срем.

Лишь бы брата там не угробили.

Уже перед сном, когда я устроился на неожиданно узкой и короткой кровати, которую я помнил широкой и длинной, мне пришла в голову мысль вызвать сюда из Кралево Николая Алексеевича. С мужчиной, тем более имеющим работу, в доме будет легче. Опять же, они взрослые люди, оба холостые, глядишь, и сладится. Недаром же муттер так перебирала детали его визита.

Умиротворенный, я повернулся на бок и заснул под сопение Марко на соседней койке.

Только для того, чтобы оказаться на ВДНХ.

Глава 9 Суета вокруг Белграда

Странное место — здания сталинского ампира, колонны, портики, мрамор-гранит. Между ними открытые пространства с зеленью, павильоны округлых форм, статуи, фонтаны… Бархатные газоны, люди лежат под деревьями, сидят на скамейках или ходят по мягким пружинистым дорожкам… то ли Парк Горького, то ли ВДНХ.

Чуть дальше — велосипеды, электросамокаты, светодиодные фонари на солнечных батареях, автобусы-беспилотники…

«Большой стиль» и хай-тек одновременно, гибрид МГУ на Воробьевых горах и Зарядья. Что за место не знаю, раньше никогда не видел, но все предельно детализировано, вплоть до робота-уборщика — он вынырнул из ниши подхватить унесенный ветром фантик. Даже оранжевые пластиковые бочки на колесах, что поливают асфальт и газоны, не просто автоматы, а с голосовым управлением — с волейбольной площадки выскочил вспотевший парень, крикнул «На меня!» и брызгалка послушно остановилась, задрала форсунки и обдала его прохладным дождем.

Чудеса.

Молодые пары с колясками и без, в легких свободных одеждах. Стук мячей на спортивных площадках, веселый визг на детских.

Жизнь, красивая, спокойная жизнь.

Но мне надо домой. Я встал со скамейки и с удивлением посмотрел на резную палку в руке — это что, моя??? Выходит, что так, слишком медленно я шел к выходу из парка или кампуса, наслаждаясь разлитым вокруг солнцем и счастьем.

Мешал только чертовски твердый пистолет, колом вставший в подмышечной кобуре, мешал не острыми углами, а полной неуместностью в этот полдень XXI века.

Он-то меня и разбудил.

Уж не знаю как я ворочался, но пистолет, заботливо и привычно уложенный под подушку, сполз и впился мне в ребра.

Чуть не швырнул его в стенку — такой сон загубил! — но рядом дрых Марко, и я устроился поудобнее, прикрыл глаза и попытался снова отключиться. Но нет, пришлось вяло строить планы на день, время от времени пытаясь угадать, с чего вдруг подсознание или высшие силы показали даже не мое, а некое идеальное будущее.

Подбросило меня на воспоминании о разговоре с Ранковичем — неужели мозг ему в нужном направлении проел?

Утром, едва мы закончили мыльно-рыльные процедуры, притарахтел мотоциклист с приказом явиться для получения задания. Попытки обустройства семьи пришлось совместить с прощаниями. Сказал Ольге Борисовне, чтобы выбросила все бумаги, где Сабуровы записаны как Рауш-Таубенберг или просто упоминаются как фольксдойче. К счастью, маман еще с весны сорок первого сохранила старые югославские и совсем древние русские документы.

Ольга-младшая с малость повеселевшими от сытости глазами, ткнулась под мышку старшему брату, то есть мне, и, глядя котиком из Шрека, спросила, а можно ли ей возобновить занятия балетом?

— Так чем хочешь, тем и занимайся.

— Меня без оплаты обратно не возьмут, мы задолжали.

Вот же хитрая лиса, чует, что у меня некий комплекс вины перед «семьей» и, как настоящая женщина, пользуется этим, разводит на ништяки. Но… если я могу, то почему не помочь?

— Ладно, я договорюсь. Где эта студия?

— Рига од Фере, у Калемегдана.

— Погоди, — отодвинул ее за плечо, услышав знакомое название улицы. — Ты что, у Кирсановой занималась?

— Да, — распахнула Олька глазищи, — а откуда ты…

— А в 1942-м, когда после взрыва Белград-Главного облава была, тоже?

— Нет, меня позже приняли. Но там же толкучка рядом, ловили постоянно, — хихикнула сестрица, — раз в неделю уж точно. Но Нина Васильевна никого в студию не пускала, она очень строгая.