— Погреб, — шепнул мне Небош.
— Почему? — так же тихо спросил я.
— Смотри, я сейчас еще раз спрошу, где Душан спрятался, а ты за детьми следи.
И точно — младший сразу стрельнул глазами в сторону погреба, остальные с задержкой. Проследили, чтобы дети ушли в дом, занесли тело, подивились, что там спят еще трое, совсем мелких. Глиша откуда-то выудил и показал тряпки с пятнами крови. Свежими, не побуревшими — значит, был тут.
Собрались вокруг погреба, посветили фонариками — вроде есть след, но тут полно народу ходило, точно не сказать.
— Эй, Душан, вылезай! — негромко сказал Славко в щель между стропилами и лагами.
Погреб молчал.
— Вылезай, или гранату кинем.
— Нек све иде у три лепы! — выругалась темнота.
— Погодь, — придержал я Славко. — Душан, выходи добром. Если придется тебя с боем брать, семья под выселение пойдет.
В холодной глубине кто-то застонал сквозь зубы и еще раз выругался, но уже тише.
— Ваша взяла, не стреляйте.
— Оружие выбрось, потом выходи.
Скрипнула дверца погреба, на которую уставились все наши стволы, вылетел и упал с глухим стуком шмайсер.
— Пистолет еще, — предусмотрительно потребовал Небош.
Звякнул о камни дедовский револьвер, за ним, показались растопыренные пятерни, следом руки и, наконец, Душан. Чисто домовой — в бороде, паутине и стружках.
Пока я думал, что там хранят в стружках, морковку или яблоки, Славко шустро обыскал сумрачного четника и через заднюю калитку, чтобы не видели в доме, погнал в кафану на допрос.
Спал я урывками, и каждый раз, когда просыпался слышал вроде бы одни и те же вопросы от Славко и ответы от Душана. Но как оказалось, контрик все делал правильно, подловил пленного на нестыковках и к утру раскрутил-таки.
Закладку Хадсона братья Вуковичи перепрятали. И стерегли место, чуть не ежедневно проверяя, не было ли там чужих. Оттого и на нас напали, что посчитали угрозой кладу.
Утром отправили гонца в Милановац, а сами с Душаном потащились искать перепрятанное.
Даже не знаю, как это описать — скальная стенка которая вдруг… растрескалась? Врезал по ней великан кулаком и вместо монолита — горизонтальные плитки, неровные такие кирпичи-переростки разного размера. А между ними — щели толщиной в руку, уходящие вглубь на полметра-метр. Плиток — сотни, щелей — сотни, если не знать, в какой запрятано — можно полжизни искать.
И если знать, тоже.
В первой щели, указанной Душаном, ничего не нашли.
И во второй тоже.
И в третьей.
Ох, как нехорошо Славко на Душана посмотрел, да еще рукой кобуру нашаривал. А Вукович сам растерян и клялся что здесь, место точное, разве что в плитке ошибся… Искренне клялся, я ему поверил — вряд ли в глухом сербском селе вдруг вырос гениальный актер:
— Ладно, сиди, вспоминай. Чем быстрее вспомнишь, куда затолкали, тем меньше срок получишь.
А он чуть не рыдает, да и кто бы на его месте не рыдал? Спрятал золото и забыл, куда! Нет, Паркинсон лучше Альцгеймера, однозначно.
— Погоди, — отступил от стенки на десяток шагов Марко, сжал губы и общарил ее внимательным взглядом.
— Чего ты там увидел? — раздраженно бросил Славко.
— Смотри, некоторые плитки торчат, на них можно встать, как на ступеньки.
— И что?
— А то! — огрызнулся Марко. — Если тут прятали, то без лестниц и веревок, то есть там, куда достать могли. Давай-ка с фонарями полазаем, посмотрим в щели…
Все братец вычисли правильно — в щелях за тысячелетия всякого мелкого щебня накопилось, листьев ветром накидало, но в двух местах этот культурный слой нарушен. Ковырнули — вот оно!
Не так, чтобы много, но и не сильно меньше заявленного Хадсоном. Надо полагать, Вуковичи малость потратили…
До Милановаца с Душаном и тяжеленными рюкзаками добрались к вечеру, на подводе кафанщика. Всю дорогу адски хотелось спать, но приходилось таращить глаза на окружающее — не дай бог за каким камнем или деревом засада таких же, как Вуковичи, любителей легкой наживы! Но сейчас зима на нашей стороне играла — листьев нет, снег есть, спрятаться трудно.
Сдали Душана в местный «Одсек за заштиту народа», за помощь в поисках указали, что он сдался добровольно — чтобы срок ему поменьше вкатили. Небош с Глишей повздыхали, но при Славко «законную» десятую долю не стали отщипывать. Увезли мы золотишко в Белград и сдали, пусть теперь у начальников голова болит, что с ним делать — то ли оприходовать в бюджет, то ли пустить на оперативную игру с Хадсоном, то ли на негласные расходы.
И спать, почти трое суток без сна, только и успел сына с женой поцеловать, присел и вырубился.
Разумеется, разбудили. Разумеется, начальство жаждало увидеть. Причем самое высокое — товарищ Джилас. В полубессознательном состоянии, недоумевая, нахрен я сдался Миловану, плюхнулся на заднее сиденье присланного за мной «опеля» и опять заснул. И еще минут пятнадцать прихватил в приемной, пока совещание не закончилось.