Без маски

Так и случилось, что той осенней ночью с гор стали спускаться в долину люди, одетые в ратные доспехи. Один за другим покидали они опустевшие селения. Пусть король Улав, надумавший прийти в горы, убедится в том, что вольные бонды с оружием в руках готовы защищать покой своих богов.

Аслак Сигурдсон заявил на совете хёвдингов[31]:

— Веру, в которой я вырос, я исповедую по доброй воле, и никакое крещение не может заставить меня изменить ей. Если король Улав на самом деле столь высокородный муж, за какого он себя выдает, он будет уважать наши свычаи и обычаи и не заставит подчиниться новым, которых мы совсем не знаем. Только глупцы меняют веру, не понимая ее сути.

А Эйрик Старый добавил:

— Прав ли Аслак или неправ — о том спорить я не стану. Я же всегда больше полагался на свои собственные силы. Да мы к тому же научены горьким опытом: всякие новые порядки короли вводят для того, чтобы лишать народ свободы. Скоро сюда, в горы, вслед за королем явятся за поборами люди, которые сторону короля держат только для того, чтобы потуже набить свой кошель. По-моему, вся эта болтовня о святом Христе лишь к этому и ведет. Мы всё равно окажемся под пятой либо короля, либо его слуг и вынуждены будем платить непомерную дань. Поэтому давайте выступим против короля и покажем, что не боимся обменяться с ним ударами меча. Но за оружие возьмемся только в случае крайней надобности. Мы все, как один, должны стоять за наше великое дело, пока оно не будет завершено. Придется забыть все наши старые споры и родовые распри. Речь идет о более важных вещах. Хюрнинг, если ты понимаешь, о чем я говорю, то мы вместе, как родичи, постоим за это дело. А уйдет от нас Улав-король, и мы сможем опять решать наши споры по собственному разумению. Согласен?

— Согласен, — звонким голосом ответил Хюрнинг.

И случилось так, что, пока король Улав был в долине, все недруги, послушавшись Эйрика Старого, забыли про свои распри.

К концу дня войско бондов неизмеримо выросло. Никто и припомнить не мог в тех краях такого народного ополчения. Но зато в усадьбах остались одни женщины да дети. Все, кто только в силах был носить оружие, поднялись, чтобы оказать сопротивление королю и защитить долину и народ от Нового завета.

На полях горели костры, а вокруг них группами сидели люди, напряженно ожидая сообщения лазутчиков о приближении короля. Стемнело, и бонды еще теснее сплотили свои ряды. Из отдаленных селений продолжали прибывать новые и новые толпы бондов, исполненных желания нанести решающее поражение королю Улаву.

Когда начало светать, Аслак Сигурдсон увидел на море множество кораблей, которые постепенно вырисовывались на горизонте. Сомнения не оставалось: это шел со своей ратью король Улав.

Эйрик Старый сказал:

— А теперь мы выстроим наше войско на берегу, и тогда Улав увидит, какое у нас могучее ополчение. А уж твое дело, Аслак, повести речь так, чтобы он не мог понять нас превратно или обойти хитростью. Ведь он — мастер на выдумки. В этом ему и равного нет. Не забывай об этом, Аслак. И потом он умеет заговаривать зубы. Он говорит так, что людям кажется, будто всё сказанное им — правда. Но помни: станет он говорить вкрадчиво — будь настороже; заговорит как повелитель, попытается внушить уважение к своему сану, он — неопасен; ну, а уж если смолчит, значит готовится к нападению, и дело наших воинов — держать оружие наготове.

Так говорил Эйрик Старый, знавший короля Улава лучше всех в долине.

В то же самое время король стоял на носу своего корабля. Он был скорее приземистым, чем высоким, хотя и богатырского сложения. И хотя он казался самым низкорослым среди своих воинов, всё равно, взгляды тех, кто видел его впервые, обычно прежде всего приковывались к нему. Так получалось потому, что когда он смотрел на человека, казалось, будто он видит его насквозь. Ни у кого не было более проницательного взора, чем у Улава, и люди, хорошо знавшие его, говорили, что глаза короля — зеркало его ума. Никогда в Норвегии не было более умного короля, никогда не было такого, который бы лучше умел постоять за свое дело.

Бьёрн Толстый — телохранитель Улава — стоял рядом с королем. Он жевал бороду, — как обычно, когда бывал чем-то недоволен.