Без Москвы

Но когда 1 августа 1914 года начинается война, освобожденный от воинской повинности по астигматизму, Гумилев идет на фронт добровольцем. Большинство молодых поэтов войну проигнорировало: Маяковский, Есенин, Мандельштам отсиживались в тылу. На войну пошли только Блок и Гумилев. И когда провожали на фронт больного и немолодого Александра Блока, Гумилев сказал: «Это все равно, что жарить соловьев». Но он сам пошел добровольцем, не офицером – солдатом. Видимо, это тот соловей, который считал для себя принципиальным быть зажаренным.

Гумилев служил в полковой разведке, ходил за линию фронта добывать вражеских языков. За 15 месяцев службы Гумилев из рядового стал офицером и получил два Георгиевских креста – высшие солдатские награды России.

На фронте он продолжал писать и печататься. В 1916 году вышел сборник «Костер»; в петроградских газетах публиковались его военные репортажи – «Заметки кавалериста».

Из «Костра»:

«Та страна, что могла быть раем,
Стала логовищем огня.
Мы четвертый день наступаем,
Мы не ели четыре дня.

Но не надо яства земного

В этот страшный и светлый час,
Оттого, что Господне слово
Лучше хлеба питает нас.

И залитые кровью недели

Ослепительны и легки.
Надо мною рвутся шрапнели,
Птиц быстрей взлетают клинки.

Я кричу, и мой голос дикий.

Это медь ударяет в медь.
Я, носитель мысли великой,
Не могу, не могу умереть.

Словно молоты громовые,

Или волны гневных морей,
Золотое сердце России
Мерно бьется в груди моей.

И так сладко рядить Победу,

Словно девушку, в жемчуга,
Проходя по дымному следу
Отступающего врага».

Из «Записок кавалериста»: «Во мне лишь одна мысль живая и могучая, как страсть, как бешенство, как экстаз: я его или он меня! Он нерешительно поднимает винтовку, я знаю, что мне стрелять нельзя, врагов много поблизости, и бросаюсь вперед с опущенным штыком».

С юности Гумилева считали некрасивым и инфантильным: косой, череп, словно вытянутый щипцами. Нелепый подросток, так и не ставший мужчиной. Но военная форма и военная жизнь преобразили Николая Степановича. Он из поэта окончательно превратился в жизнетворца.

В мае 1917 года, по заданию Временного правительства, Гумилева командировали в Экспедиционный корпус российской армии в Париже, где в военном представительстве он выполнял сложные военно-дипломатические задания. Гумилев предлагал союзникам набрать экспедиционный корпус из воинственных и свободолюбивых абиссинцев. Там, в Абиссинии (нынешней Эфиопии), у него остались влиятельные знакомые, в частности рас Тафари – победитель итальянцев, будущий пророк новой религии – растафарианства.

Осенью 1917 года Временное правительство пало. Большевистская Россия фактически разорвала союзнические отношения с Францией и с Англией, вышла из войны. И Гумилев оказался не у дел.

Он решил вернуться в Советскую Россию через Лондон и Мурманск. В Лондоне познакомился со знаменитым английским писателем Гилбертом Честертоном. Встреча эта произвела на англичанина сильнейшее впечатление, и он оставил о ней воспоминания. Гумилев утверждал: война показала, что доверять политикам нельзя. Государствами в XX веке должны руководить мыслители и поэты. Поэт должен каким-то образом свою жизнь и творчество переносить в политику. Политика делается в России, именно там и должен находиться русский поэт. В период политических потрясений поэт должен находиться на родине и духовно окормлять свою паству.

Весной 1918 года из Петрограда вместе с первыми беженцами стали поступать вести о диктатуре большевиков. Но Гумилева не пугали эти известия. В противоход набирающему силу потоку эмиграции Гумилев добрался до Петрограда.

В 1918 году большевикам еще было не до литераторов. Они занимались установлением своей власти повсеместно – национализацией фабрик и заводов, закрытием оппозиционных газет, уничтожением политических противников.

Но первыми в бой с тиранией вступили именно поэты. В 1918 году в здании Главного штаба находился Наркомат внутренних дел Петрокоммуны. Наркомом внутренних дел был Моисей Урицкий. 30 августа в Петрокоммуну на велосипеде приехал молодой человек и спросил, когда будет принимать нарком. Нарком задерживался, молодой человек подождал его, а когда Моисей Урицкий вошел в здание, молодой человек выхватил револьвер и выстрелом с шести шагов уложил Урицкого на землю. Убийцей наркома оказался 22-летний поэт Леонид Каннегисер. Николай Гумилев Каннегисера хорошо знал и поступком его был глубоко впечатлен.