Без мозгов

Где-то справа должна быть лестница. Я решил, что просто буду подниматься и читать названия отделений. Я почти свернул за угол, когда увидел маму Юрика. Выглядела она неважно: щёки запали, под глазами круги, как у панды. Рядом с ней шёл доктор – высокий и седой – и что-то ей говорил. Она кивала.

Я вжался в стену, но им обоим было не до меня.

– Я понимаю, да, – сказала мама Юрика, проходя мимо. – Я привезу.

Я не знал, что она должна была привезти. Но предполагал, кому. Кроме Юрика у мамы Юрика не было близких. Я немедленно метнулся в ту сторону, откуда они пришли. Поворот, ещё поворот, двойные белые двери. Реанимация.

Конечно, я проскользнул внутрь. Конечно, меня выдворили обратно. Да, Огурцов поступил сегодня ночью. Нет, нельзя. Только родственникам по разрешению лечащего врача. А я не родственник. И нечего болтаться здесь и отрывать людей от работы.

Пробраться в реанимацию незамеченным и успеть найти Юрика до того, как меня снова выгонят… Нечего и думать. С поста медсестры просматривался весь коридор. Если я прорвусь в отделение нахрапом, поднимется страшный шум. Попросить нянечку унести передачу? Вот, отдайте, пожалуйста, Юре Огурцову мозги, я у него брал?..

Я ещё раз сунулся за двойные белые двери, но злая докторица прямо-таки раздувая ноздри побежала мне навстречу. Я понял, что потеряю все шансы проникнуть внутрь, если спровоцирую скандал.

И я решил ждать. В конце концов это реанимация, где больным постоянно нужна помощь. Кто-то нажмёт кнопку вызова, кого-то привезут на скорой, так или иначе персоналу станет не до меня. Я сел на корточки в углу и стал прислушиваться в ожидании подходящего момента. Я ждал и ждал. Ноги затекли, голова разболелась от напряжения. Я начал бояться, что кто-нибудь выйдет, заметит меня и погонит прочь.

– Кхм-м… Молодой человек?

Ну вот, свершилось. Сейчас меня вышвырнут. Я так распереживался за Юрика и невезучего себя, что не заметил, как ко мне подошёл доктор. Тот самый, который провожал маму Юрика, высокий и седой. На ногах у него были разношенные кроссовки и, остановившись, он легко качнулся с носка на пятку, прерывая стремительный ход:

– Молодой человек?

Во рту у меня пересохло. Я с трудом распрямил затёкшие ноги.

– Дядя, – выдавил я первое, что пришло в голову, – пустите меня. Пожалуйста.

Он не удивился. И не рассердился. Он просто сказал:

– Нельзя.

– Но это… Вопрос жизни и смерти!

– Вот именно, – мягко подтвердил он.

Я замер, обхватив себя за плечи. Кажется, у меня затрясся подбородок. Я вдруг понял, что это действительно вопрос жизни и смерти, без шуток.

– Мы же… – Я смотрел на доктора, как на капитана тонущего корабля, выбирающего пассажиров в последнюю шлюпку.

– Мы… не помирились, – прошептал я побелевшими губами.

Доктор сунул руки в карманы халата. Он мне сочувствовал. Искренне сочувствовал, я видел это в его глазах. Но он не собирался меня впускать.

И я расплакался. То ли от напряжения, то ли от безысходности. Одна часть меня плакала от жалости к Юрику и к себе, а другая одновременно думала: «Плачь, плачь сильнее, тогда пропустят, по-другому не прорваться…» Я не шмыгал носом, не перекашивался ртом, не всхлипывал… Я бесшумно рыдал крокодильими слезами.

И доктор сломался.

– Только недолго, – бросил он и провёл меня сначала в комнату с халатами, где я надел халат и шапочку, а потом в палату к Юрику.

– Недолго, – повторил доктор и, подтолкнув меня в спину, прошёл дальше по коридору.

Юрик лежал с закрытыми глазами, из носа у него торчала кислородная трубка. Поверх красного шерстяного одеяла, подвернутого простынёй, покоились ладонями вверх Юркины руки, худые и синие. К каждой тянулась наполненная раствором трубочка капельницы. На фоне проступивших вен иглы, зафиксированные пластырем на коже, показались мне огромными. А Юрик – в белой палате на белой подушке – совсем маленьким.

Иглы. В обе вены. Иглы, иглы, металл в поражённом организме… Рубанова кричала, как погибающий вепрь. Конь демонстративно смеялся. А Юрик?

– Юра. – Я тихонько тронул его ладонь.

Юрик даже глаза не открыл. Он сглотнул и глухо застонал во сне. Если я извлеку иглы, это облегчит его страдания? Я в испуге отдёрнул пальцы: что, если иглы ни при чём? Какое право я имею лишать Юрика лекарства?!

Пресловутая краденая банка была при мне. Темноту я мог обеспечить одеялом. Сознание у Юрика явно было нарушено. Всё, как с Рубановой. Кроме самого главного: не было Коня. И я, в отличие от него, понятия не имел, каким образом запустить обратный процесс.

В коридоре раздались быстрые шаги. Я зачем-то присел и спрятался за кроватью. Меня не должны выставить, только не сейчас.

– Кровь привезли в шестую, – сообщил женский голос.

– Отлично, самое время, – отозвался мужской.