Без наставника

— Не знаю, что думаете по этому поводу вы, но если всякий паршивый журнальчик может забрасывать правительство грязью…

— Демократия, уважаемый коллега!

— Да, но к чему мы придем?

— Уж это мы увидим! Увидим здесь, на школьном фронте, скорее, чем кто-либо другой.

— И прежде всего в шестом «Б»!

— Что опять натворил шестой «Б»? — спросил Криспенховен, входя в учительскую.

Годелунд молча протянул ему снимок, который только что обошел вокруг стола.

— Кто принес это?

Годелунд с улыбкой пожал плечами.

— Ну, я полагаю, что хоть классного руководителя они должны были посвятить, — коротко сказал Випенкатен.

— Нусбаум!

— Ну, тогда я ничему не удивляюсь! — Нонненрот вошел в раж. — Парень таращит на тебя глаза, словно только что глотнул святого духа, но я уверен — этот посланец крестьянской бедноты все время держит кукиш в кармане!

— Мальчишка распущен до предела! Как только он ступит за порог школы, он даже Не плюнет в нашу сторону!

— У мальчика нет отца, — сказал Криспенховен.

— Разве Нусбаум потерял отца? — спросил Годелунд.

— Да. На фронте.

— Ну, пожизненного права на хамство это все-таки не дает, — вставил Хюбенталь.

— Большой драмы в том, что мальчуган принес в школу этот снимок, я не вижу.

Випенкатен с минуту пристально смотрел на Виолата.

— Драмы? Драмы, уважаемый коллега, здесь, может быть, еще и нет. Но одно тянет за собой другое! Я бы мог кое-что сказать вам относительно характера этого ученика! Проработав педагогом тридцать три года, видишь глубже, чем когда только понюхаешь школы. Не примите это как выпад против молодых коллег или — тем более — против вас лично, уважаемый коллега Виолат! Кроме всего прочего, успеваемость Нусбаума по моему предмету — по стенографии — в последней четверти угрожающе снизилась.

— Аналогичный случай в моем секторе.

— Вы позволите мне взять эту фотографию? — спросил Криспенховен. — Я хотел бы побеседовать с парнем.

— Ради бога — если вы находите это целесообразным, вы же классный руководитель.

— Побеседовать с парнем! — ворчал Випенкатен. — Вот увидите, к чему приведет вся эта мягкотелость.

В дверь настойчиво постучали.

— Это шеф! — сказал Криспенховен. — Он хотел нам что-то сообщить.

Директор Гнуц обошел вокруг стола и каждому из присутствующих пожал руку — крепко, до боли. Затем он сел в кресло во главе стола, которое пустовало в ожидании директора — длинный, худой, изможденный желудочной болезнью.

— Господа! Завтра к нам прибывает новый коллега — преподаватель английского языка и истории господин Йоттгримм. Я позволю себе сказать, что мы сделали удачный выбор. Капитан-лейтенант, с высшим образованием, — подчеркивая это, я отнюдь не хочу ущемить коллег, которые пришли к нам из начальной школы и, так сказать, выбились из низов. Мы рады каждому, кто исполняет свои обязанности с воодушевлением, преданностью и от всего сердца. Я хотел только сказать: у нашего нового коллеги превосходная репутация! А что касается его педагогических возможностей, то здесь я мог бы уже высказать свое суждение — ведь мы с ним ведем один и тот же предмет, — при первом знакомстве он произвел наилучшее впечатление! В полном смысле слова. Полагаю, я не встречу возражений с вашей стороны, если предложу, чтобы мы собрались здесь завтра после пятого урока как бы для введения его в должность. Нам нужно еще обсудить кое-какие вопросы нашего школьного распорядка — это можно объединить. Да, коллега Матцольф?

— Я позволю себе спросить — что, наш уважаемый коллега католик или евангелического вероисповедания?

— Евангелического. Но какое это имеет значение? Ведь вряд ли у вас, уважаемый коллега, сложилось впечатление, что при моей системе пропорция…

— Я только позволил себе спросить, господин директор. Благодарю вас!

— Странно! Ну что ж, теперь снова за работу! Всего доброго, господа! — Директор Гнуц четким и гневным шагом покинул учительскую, не закрыв за собою дверь.

— У меня есть для тебя новый анекдот про Эйхмана! — сказал Михалек.

— Это будет номер семьдесят восемь. Когда у меня наберется сотня, папаша купит мне самый маленький японский транзистор, четыре диапазона.

Муль вытащил из кармана джинсов записную книжку.

— Валяй!

— Эйхман пришел к апостолу Петру…

— Во-от такая борода, — проворчал Муль.

— Знаю другой: Эйхман перед повешением принял еврейство.

— Зачем?

— Затем, чтобы на виселице по крайней мере болтался еврей!

— Сила.

Муль записал.

— Еще один?

— Еще два. Что я буду с этого иметь?

— Три гвоздика.

— Четыре!

— О’кэй!

— В своей будущей жизни Эйхман должен стать генеральным секретарем Организации Объединенных Наций.

— Почему?

— Кроме него, никто не сможет решить проблему беженцев!

— Крепко.

— Что общего между Эйхманом и Иисусом Христом?

— По-моему, этот у нас уже есть, — сказал Муль. — Сейчас посмотрю!

Чтобы не прогадать, он дал Михалеку пока только две сигареты.