Без названия

Живу я здесь, как все мы эмигранты, кучкуемся, язык этот я никогда не выучу. Дети выучили, слава Богу, работают. Я, как все старики здесь, живу прошлым. Мне ведь уже восемьдесят два, так что скоро в дорогу. Еще раз спасибо за письмо. Передайте привет Арончику, скажите этому старому какеру, пусть работает, сколько сможет. Без работы тоска. С наилучшими пожеланиями Ваш Лев Исаакович Канторович из Хайфы".

- Ну что ж, это укладывается в то, что теперь знаю я, - сказала Кира, дочитав письмо.

- Что вы имеете в виду?

Она положила на стол Щербе пакет Диомиди, развязала тесьму и, порывшись в пакете, достала письмо, протянула Щербе.

- Прочитайте.

Щерба надел очки, висевшие у него на цепочке на груди, стал читать:

"Глубокоуважаемый господин Диомиди! Пользуюсь оказией: из отпуска в Америке возвращается в Россию мой добрый знакомый, сотрудник нашего посольства, господин Хьюз. С ним и передаю это письмо, он найдет возможность доставить его вам. Поскольку в вашей стране послевоенная разруха и голод, никому, разумеется, нет дела до ювелирных красот. Но было бы преступно, если бы из-за этого мир перестал восхищаться вашим талантом. Поэтому у меня к вам серьезное предложение: в ближайшее время в Америку совсем возвращается сотрудник нашего торгпредства в России господин Гренсон, он вам позвонит. С ним вы могли бы передать для меня все ваши новые замыслы - эскизы, и, главное - ваши личные клейма. Я найду лучших ювелиров, и они исполнят все Ваши замыслы. С уважением Сэм Шобб. 29 марта 1949 года. Филадельфия".

- Н-да, - отложил письмо Щерба. - Написано-то по-русски.

- Кто-то, наверное, перевел Шоббу. Но по неизвестным нам причинам Диомиди не воспользовался тогда этим предложением. Вот, - Кира извлекла из пакета плотный конверт, из него штук десять листков ватмана размером с открытку, разложила их перед Щербой. - Это и есть эскизы.

На ватмановских листах тончайшим чертежным пером были нарисованы различные изделия, отдельные фрагменты их: большая брошь, конфетница, диадема, широкий браслет, солонка, лопаточка для торта, сахарница. Под каждым эскизом указывался материал: "золото", "чеканное серебро", "золото-черный жемчуг", "золото с эмалью"...

- Красиво, - сказал Щерба.

- А это и есть самое главное, - и Кира вынула из пакета четыре металлических столбика, похожих на зубильца. - Личные клейма Диомиди!

Щерба вертел их в руках, покачивая головой, затем сказал:

- Значит дело отца с помощью Гилевского хотел осуществить сын, господин Кевин Шобб?

- Да. Делались бы новые вещи по оригинальным эскизам Диомиди, на них ставились бы подлинные клейма Диомиди. Уж мастеров экстра-класса Кевин Шобб нашел бы! И никому никогда в голову не пришло бы, что это подделки. Шобб являл бы миру, скажем, одну-две вещицы раз в два-три года. И объявлял, что это - находка из частных коллекций. Или что-то в этом роде.

- Значит помешал этому Чаусов? - усмехнулся Щерба.

- Чаусова интересовало лишь эпистолярное наследие. Об эскизах и тем более клеймах он и не имел понятия.

- Почему Гилевский согласился на это плутовство?

- Думаю, не из меркантильных соображений. Может быть страсть, жажда увидеть изделия в натуре. Во всяком случае что-то близкое к этому. Одержимый человек...

Другой одержимый, Чаусов, сидел в это время в следственном изоляторе...