Без нее. Путевые заметки

Альбрехт взялся левой рукой за папку, переложил ее поближе и не отпускал руки. Смотрел в потолок. Маргарита была счастлива. Ей не придется запихивать в предложения эти разные воспоминания и давать им оценку. Не придется толковать чужие жизни. Как только ей пришло в голову решиться на такое? Собственное намерение показалось смехотворным. Пусть другие занимаются такими вещами. Те, кто больше уверен в себе. Она же и в собственной жизни не может разобраться. Стало грустно. Она разочарует Манон. Манон так мечтает об этой биографии. Все казалось таким простым: едешь в определенное место, говоришь с людьми, собираешь материал. Решаешь, что достоверно, что — нет. А потом суммируешь информацию. Если бы он был с ней, то она так не зацикливалась бы и работала дальше. Это просто работа. Все это. Может, она просто струсила. По-женски. Она почувствовала себя свободной. Удивилась самоуверенности, с которой вторгалась в чужие жизни в расчете получить за это деньги. Теперь придется зарабатывать иначе. В комнату вошла Манон. Все готово. Теперь они идут в ресторан. Их пригласила Маргарита. Не нужно ли Альбрехту чего? Маргарита вспомнила о печенье. Она его так и не купила. Альбрехту захотелось послушать музыку. Манон включила радио. Надела ему наушники. Альбрехт улыбнулся. Манон поцеловала его. И Маргарита — тоже. Пожала ему руку. Снова поцеловала. Вышла. Она никогда больше не войдет в этот дом. Никогда не увидит этого человека. Перехватило горло. Стало трудно дышать. Она прошла по комнатам. Все старое. Обшарпанное. Очень давно тут ничего не менялось. Нет ничего нового. «Чао», — бросила она в сторону мастерской и вышла. В голову вдруг пришло, а как все будет выглядеть после ее собственной смерти? Там, где она будет жить. Что толку думать о чужой смерти, когда на ум все время приходит своя собственная? А здесь, в J1.-А., она почти постоянно думает о смерти. Чарли и Линн уже сидели в машине. Линн играла. Чарли объясняла ей, что и как. Маргарита услышала, как к машине быстро идет Манон.

* * *

Они ехали по бульвару Беверли-Глен, потом — по Сан-сет. Чарли потешалась над матерью: Линн раз за разом проигрывала, снова и снова раздавался сигнал проигрыша, и Чарли опять смеялась. Манон дышала кислородом, не отводила глаз от дороги. Марку предложили место в супермаркете. Там нормированный рабочий день, и он сможет жить с семьей, с женой и ребенком. Они живут где-то за Пасаденой. С его точки зрения, это куда лучше. Она пообещала прибавить ему жалованье. Вынуждена была пообещать. Хотелось бы ей знать, действительно ли Марку предложили место, или он просто хотел прибавки? Хотя — не все ли равно. Ей так и так придется ему платить столько, сколько он хочет. Или еще кому-то. Трудно найти человека. Альбрехт ведь не со всяким поладит. Он Альбрехту нравится. Уже поэтому надо держаться за Марка. Она казалась сердитой. Озабоченной. Нелегко это, сказала Маргарита. Ухаживать за такими. Альбрехту хорошо, что он может оставаться дома. Ну, отвечала Манон, хоть под конец-то человека могут больше не выгонять. Или? Она бросила на Маргариту короткий взгляд. Укоризненный. Маргарите оставалось лишь кивнуть. Можно, конечно, сказать, что лично она никого не прогоняла, но она просто смотрела вперед. Свет стал мягче. Больше не слепил.