Без обезьяны

Мысль о том, что человек захочет сам себя сделать другим, кажется странной, даже дикой; она многих может заставить вознегодовать и запротестовать. Но ведь, по существу, у этого возмущения первоисточник — прошлое. В нас сидит полученная от предков вместе со всей современной культурой идея о том, что человек — венец творения, идеал возможного, вершина совершенства. Ещё бы — сам господь бог ничего лучшего сделать не мог. Правда, он — по библии — сотворил ещё и ангелов. Те чище человека, возвышеннее, прекраснее, но и им старик господь повелел поклониться человеку. Ангелы нам кланяются! Куда уж улучшаться? И даже многие фантасты — не в пример Беляеву — при всём неоспоримом богатстве своего воображения не могут представить себе облик совершеннее, чем нынешний человеческий. И на этом основании придают его всем инопланетным существам.

Трудно спорить с этими умными и уважаемыми людьми. Но мне всё-таки кажется, что они ошибаются в принципе. Разве не кажутся странными мечтатели, которые объявляют совершенством настоящее?

Александр Беляев говорил об относительности взглядов на красоту. Иван Ефремов, современный советский фантаст, защищает (правда, не во всех своих произведениях) представление о сегодняшней красоте как красоте полной и абсолютной: для всех эпох и всех планет.

Но ведь такое же попросту невозможно! Чернышевский говорил о разных идеалах красоты в разных классах даже одного и того же народа.

Есть в Индии племена, у которых красота женщины определяется прежде всего длиной её шеи. Шею, понятно, искусственно растягивают. Ну, это искусственное вмешательство, его можно не принимать в расчёт. Но вот в Африке есть народы, у которых женщины отличаются особой толщиной нижней части тела. Это издавна считается здесь красивым. А в остальной Африке и в остальной части мира?

Ладно, положим, что за идеал человека будет принят некий средний сегодняшний землянин, без учёта особых вкусов некоторых сравнительно отсталых (пока!) народов. Но разве с этим землянином всё обстоит благополучно? У него есть миндалины и аппендикс, он сравнительно часто болеет, не так уж долго живёт, куда менее талантлив и остроумен, чем хочется (Кому? Ему и его друзьям — человечеству).

Ладно, вырежем миндалины, удалим аппендикс (забудем сейчас об основательных предположениях, что то и другое всё-таки нужно человеку). Начиним землянина вакцинами ото всех болезней. Будем воспитывать в нём с детского сада какой-то талант плюс учить острить...

Но ведь и операция по извлечению аппендикса и вакцинация — это тоже вмешательство в жизнь человеческого тела! Правда, во внутреннюю, так сказать, жизнь, а на внешнем виде человека ни то, ни другое не сказывается. Но что же, неужто внутреннее в данном случае совсем уж маловажно рядом с внешним?

Ты никогда не болел чёрной оспой, туберкулёзом, полиомиелитом, брюшным тифом, дифтеритом, коклюшем. А если бы болел всем этим безобразием, то сейчас был бы в лучшем случае калекой, а в худшем — тебя вообще бы не было. Между тем в твоей крови наготове и защитные средства от всех этих болезней. Средства, которые должны бы появляться только у болевших и выздоровевших. Вмешательство это в естество человека, в природу его? Да конечно же!

«Ну, вакцинация — это совсем другое дело», — скажете вы. Да точно такое же! Когда входило в жизнь прививание оспы (а прививали-то людям коровью оспу), то многие возмущались тем, что человеку хотят передать и коровьи качества. Это было почти двести лет назад. А уже в нашем столетии стали лечить людей вспрыскиванием им взятых у животных гормонов (гормоны — активные вещества, вырабатываемые в организме особыми железами). И вот такой высокоэрудированный, глубоко порядочный и добрый человек, как Артур Конан-Дойль (кто не читал его рассказы о Шерлоке Холмсе!), был потрясён до глубины души этим методом лечения. И в очередном рассказе сэра Артура славный Шерлок Холмс обнаруживал профессора, под влиянием павианьих гормонов время от времени начинавшего себя вести по-обезьяньи.

Смешно? Сегодня уже — да. А тогда рассказ, наверное, казался правдивым и страшным. Это нынче легко быть умнее большого писателя, потому что не мы с вами умнее его, а наша эпоха больше знает, чем его время.

Вот я и не хочу повторять старых ошибок. Человек может не захотеть меняться внешне. Но он не может отказаться от внутренних изменений. Не хотим же мы болеть и умирать раньше времени. А раз не может — раньше или позже они повлекут за собой и внешние перемены.

Значит, будет у человека — по Беляеву — 1) большая и 2) лысая голова? Насчёт первого — не уверен. Насчёт второго — почти уверен в обратном. Голова будет большой, если признают, что это лучше, что больший объём мозга выгодней. (А это совсем не обязательно. Вспомните большеголовых, по сравнению с нами, неандертальцев.)

Голова будет лысой, если это посчитают красивым. А не посчитают, останутся верны представлениям о красоте густой шевелюры — шевелюра и утвердится.