Читаем Без очереди. Сцены советской жизни в рассказах современных писателей полностью

Конечно, я ничего не узнаю, не могу узнать, но оттого, что я здесь была, когда несли воду из колодца на коромысле, зажигали после заката керосиновую лампу-семилинейку, гремели молочными бидонами, вынимали ухватом картошку из печи, нестройно пели хором, чувство утраты сжимает горло. Ведомый странным увлечением, Паша-турист подходит к полуразвалившимся домам, в некоторые рискует зайти: разграблено все, в первую очередь металл и кирпич. А вот на стенах кое-где уцелели картинки в самодельных рамочках.

И в каждом доме мне мерещился тот самый…

Наталья Зимянина

Десять лет при коммунизме

Жизнь сменилась за минуту

В роддоме на улице Веснина, что прямо за МИДом, десятки лет рожали дочки и невестки всех партийных, совминовских и вообще номенклатурных чиновников.

В 1976 году я как дочь главного редактора “Правды” лежала на сохранении в палате на четверых, хотя соседки говорили, что это рай по сравнению с “городом”.

Но и здесь, на Веснина, на все отделение патологии был один туалет, а подмываться было и вовсе негде, и каждое утро нас обходила акушерка с судном в одной руке и большим ватным тампоном, намоченным в слабой марганцовке, – в другой. Когда у меня вдруг начался сильный насморк, на просьбу дать какие-нибудь капли старая усатая врачиха (наверное, она принимала роды еще у “дочек” эпохи Сталина) рявкнула, что тут нам не больница и насморки они не лечат.

Через несколько дней произошло чудо. Меня вдруг навестила лечащий врач из поликлиники и сообщила, что она “очень за меня рада”, так как папу моего куда-то там выбрали. “Теперь все будет по-другому, вот увидишь”.

Жизнь поменялась в одну минуту. Меня тут же перевели в отдельную палату, усатая перестала хамить, нашлись все нужные капли, мне поставили персональный телефон. Позвонила мама: оказывается, прошел не то съезд, не то пленум, папу выбрали секретарем ЦК КПСС – мне это мало что говорило. Все-таки “главный редактор «Правды»” звучало солиднее, чем какой-то там “секретарь”. Но мама доложила, что они уже ездили смотреть предложенную госдачу и что можно будет заказывать любые продукты, покупать любые вещи и т. п.

Боже мой, много ли надо было советскому человеку? И вот я уже перестала думать о своем будущем любимом ребеночке, а только и мечтала, какие куплю себе джинсы, “лапшу”, косметику и сапоги на высоких каблуках.

Кремлевские разносолы

Блага, свалившиеся на нашу семью, превзошли все ожидания.

Продуктами нас обеспечивала спецбаза, система была отработана, видимо, десятилетиями, и каждую неделю водитель доставлял мне опечатанный картонный ящик с любым набором продуктов. Круглый год было все. Свежие баклажаны и кабачки с приклеенной бумажкой – не то Испания, не то Португалия, нездешняя цветная капуста, груши, виноград, фейхоа. Только всего понемножку, поскольку не бесплатно, а семья у нас вдруг оказалась большая и прожорливая.

На день рождения я, договариваясь с мамой о некоторой роскоши, кормила друзей пастромой (такого и названия-то никто не помнил) – копчеными утиными ляжками, поила всеми винами подряд (они все стоили в пределах трех рублей). Все ржали, что сидим вот тут как сталины – и “Цинандали” тебе, и “Телави”, и “Киндзмараули”.

Был на этой базе какой-то, видимо, выдающийся мастер, к сожалению, не записала его фамилии, которая всегда синим чернильным клеймом красовалась на пахучей картонной коробке с копченой барабулькой. Уж не знаю, в каком аквариуме ее выращивали, но стоили эти полкило – смешно сказать – пятьдесят копеек.

Фрукты мои дети ели круглый год, по государственной цене. Кроме того, каждую субботу после работы папа навещал нас на квартире и всегда приносил в портфеле гостинцы для внуков. Это я его заставила. А дело было так. Однажды по какой-то нужде я оказалась у него в приемной ЦК (носила его помощникам очередную челобитную). Смотрю, на столе ваза с шикарными, будто бутафорскими фруктами – ну хоть бы пятнышко. Вымирающие крымские яблоки, бананы, фейхоа, дюшес без единой помятости. Когда я спросила, для кого предназначена эта вазочка, папа пожал плечами, и тогда я приперла его к стенке: “Ну неужели ты думаешь, что твои просители, сидящие в колотуне в приемной, будут жевать эти бананы?” Так фрукты стали отправляться ко мне.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Север и Юг
Север и Юг

Выросшая в зажиточной семье Маргарет вела комфортную жизнь привилегированного класса. Но когда ее отец перевез семью на север, ей пришлось приспосабливаться к жизни в Милтоне — городе, переживающем промышленную революцию.Маргарет ненавидит новых «хозяев жизни», а владелец хлопковой фабрики Джон Торнтон становится для нее настоящим олицетворением зла. Маргарет дает понять этому «вульгарному выскочке», что ему лучше держаться от нее на расстоянии. Джона же неудержимо влечет к Маргарет, да и она со временем чувствует все возрастающую симпатию к нему…Роман официально в России никогда не переводился и не издавался. Этот перевод выполнен переводчиком Валентиной Григорьевой, редакторами Helmi Saari (Елена Первушина) и mieleом и представлен на сайте A'propos… (http://www.apropospage.ru/).

Софья Валерьевна Ролдугина , Элизабет Гаскелл

Драматургия / Проза / Классическая проза / Славянское фэнтези / Зарубежная драматургия
Раковый корпус
Раковый корпус

В третьем томе 30-томного Собрания сочинений печатается повесть «Раковый корпус». Сосланный «навечно» в казахский аул после отбытия 8-летнего заключения, больной раком Солженицын получает разрешение пройти курс лечения в онкологическом диспансере Ташкента. Там, летом 1954 года, и задумана повесть. Замысел лежал без движения почти 10 лет. Начав писать в 1963 году, автор вплотную работал над повестью с осени 1965 до осени 1967 года. Попытки «Нового мира» Твардовского напечатать «Раковый корпус» были твердо пресечены властями, но текст распространился в Самиздате и в 1968 году был опубликован по-русски за границей. Переведен практически на все европейские языки и на ряд азиатских. На родине впервые напечатан в 1990.В основе повести – личный опыт и наблюдения автора. Больные «ракового корпуса» – люди со всех концов огромной страны, изо всех социальных слоев. Читатель становится свидетелем борения с болезнью, попыток осмысления жизни и смерти; с волнением следит за робкой сменой общественной обстановки после смерти Сталина, когда страна будто начала обретать сознание после страшной болезни. В героях повести, населяющих одну больничную палату, воплощены боль и надежды России.

Александр Исаевич Солженицын

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХX века