Без очереди в рай

— Наверно, тетя Лиза, — отозвалась я. — Давайте-ка мы вам давление перемерим, — перехватила я инициативу. — Вот так… — Давление медленно, но верно опускалось к верхним границам нормы. — Совсем неплохо. Клофелин уже помаленьку действует, скоро и реланиум дойдет. Позвольте, я пока вам койку разберу и помогу раздеться. Минут через пятнадцать вас потянет в сон. И спите до утра, договорились?

— Спасибо, Яночка.

Да, в общем, не за что: я доктор или как?

Вот именно.

Немного погодя старушка устроилась в разобранной постели и была не прочь продолжить разговор. По счастью, от реплик отвлеченных и не всегда понятных (тогда мне не понятных, а теперь… а впрочем, что теперь? Жизнь при своем, как ты ее не мучай) тетя Лиза возвратилась к рассказу о себе и о своем семействе.

Итак…

Итак, была война. В июле вместе с остальными девочками своего выпускного класса Нарчакова оказалась на рытье окопов в районе Луги. Тут, собственно, и начинается история — одна из многих, впрочем же, тогда даже и не слишком удивительных. Вся группа угодила под бомбежку — угодила вся, уцелела только тетя Лиза. Ей повезло почти анекдотически. В тот злополучный день ее подвел живот, и она поминутно отлучалась в кустики в глубине овражка. Там и застал ее налет фашистской авиации.

Овражек спас, хотя взрывной волной тетю Лизу сильно оглушило и засыпало землей, без малого похоронило заживо. Как выбралась — не помнила, сколько времени прошло — не знала. Живых с ней рядом не было, грузовичок-полуторка, в кузове которого девочек доставили сюда, накрыло прямым ударом бомбы. Она попробовала выбраться пешком, но сбилась с направления — и пошла прямехонько на фронт.

Тетю Лизу подобрал загранотряд НКВД. Если кто не в курсе, истерический (простите, исторический, конечно) сталинский приказ «ни шагу назад» исполнять в те дни не всем по силам было. Измученные поражениями, скверно вооруженные, а то и вовсе безоружные солдаты были деморализованы. Чего греха таить, наши драпали в те дни безостановочно. Вот и разворачивали их чекисты посредством пулеметов вперед, точней — назад, на врага, под гусеницы танков. Так надо было? Не могу судить.

Отряд, к которому прибилась тетя Лиза, был, правда, в тот момент уже не заградительным, а передовым, первым и последним на безымянной, по большому счету ничего не значащей высотке. Как выразилась тетя Лиза, много про энкавэдэшников говорено, изрядно наговорено, но, по крайней мере, те от войны не бегали. От первоначального намерения отправить контуженную пигалицу в тыл чекисты отказались: куда, кто знал, где фронт, где тыл? К тому же школьница обузой не была: не скулила, стреляла не меньше остальных, может статься — даже попадала; на войне — для всех как на войне. Ну и привитое в семье знание немецкого к случаю пришлось: в одной из вылазок чекисты исхитрились захватить офицера вермахта. Допрос переводила тетя Лиза.

Мясорубка, в которую попала Нарчакова, в истории войны называется Лужским рубежом. Хоть ненадолго, но фашистов там остановили. Спустя пять суток, а к этому моменту отряд потерял две трети личного состава, чекистов на позиции сменили ополченцы. После въедливой беседы в армейской контрразведке Нарчакову отправили домой.

Она отсутствовала в Ленинграде порядка двух недель, но город тетя Лиза не узнала: на окраинах противотанковые надолбы, уродливые доты, в небе — аэростаты системы ПВО, прожектора, сирены, пожарища, руины тут и там, патрули на улицах…

Казалось, внутренне она была готова к худшему, будто сердцем чуяла беду, но увиденное наяву девчушку оглушило. Ее родного дома больше не было. От бомбежки рухнула фасадная стена; перекрытия местами уцелели, и тем страшнее было узнавать в разверстых в небеса конструкциях второго этажа гостиную, родительскую спальню, любимый ею кабинет отца. Вещи, которые даже и при этих разрушениях должны были хоть частью уцелеть, отсутствовали напрочь: в руинах нарчаковского жилья явно побывали мародеры.

(Я не спорю, вспоминать о мародерстве той поры опять-таки не принято — равно как и о блокадном людоедстве, распространенном много более, нежели хотелось бы считать; равно как и о том, что один из пивзаводов голодающего города даже в самые чудовищные дни гнал свою продукцию для партийных боссов; равно как и о многом о другом, теперь уже почти не представимом… без малого грешно об этом вспоминать — да и никому не интересно. В забвении есть тоже милосердие, Яночка…)