Без окон, без дверей

Но Оуэн не ответил и не сел с ним рядом. На мгновение задумался, куда идти, повернулся, направился к маленькой сцене перед стойкой, где иногда по вечерам в пятницу и субботу играет местное трио. Сегодня там стояла только гитара, принадлежащая местному трубадуру по имени Джон Остин, который расположился в другом конце бара, потягивая «Мейкерс марк» сквозь колотый лед. Певец даже не видел, как Оуэн влез на подмостки, а Соня и Ред видели.

— Эй, приятель, — сказал Ред с полуулыбкой, медленно подкрадываясь к Оуэну, как к зверю, не внушающему доверия. — По-моему, не надо, как думаешь?

Оуэн проигнорировал, вглядываясь в обращенные к нему любопытные лица. Игра за карточным столом приостановилась, игроки с угрюмым интересом наблюдали, как он взял гитару, наклонился к микрофону, щелкнул пальцем, проверяя, включен ли, и глубоко вдохнул. Соня бесчисленное множество раз видела, как он позорился в баре, и ощутила почти непреодолимое желание закрыть глаза или хоть отвести их от Оуэна, но было уже поздно. Даже Ред бросил попытки удержать его от того, что он собрался сделать. Остается надеяться, что это продлится недолго.

— Сегодня, — сказал Оуэн, — я хочу спеть песню, которой меня научил дедушка Томми.

Дернул одну струну, весь бар затих. Звук вышел не грубый, не робкий, а идеальный. Соня никогда раньше не слышала, чтоб Оуэн играл, не имела понятия, что он играет, но гитарные струны легко зазвучали одна за другой, он слегка закачался, перебирая их пальцами, и придвинулся к микрофону.

Запел хрипло, слабо, тонко:

Длинный, длинный дядька в черном…
Шел за дочкою своей…
Шел дорогою просторной…
По тропе среди ветвей…

Взял еще несколько нот уже немевшими пальцами, облизал губы и снова запел:

В первый раз его ты встретишь,
Станет ясно все, как днем.
Если в другой раз заметишь,
Пожалеешь обо всем.
Это дьявол сам собой
Дочь идет забрать домой…

В песне были еще куплеты, но гитара их заглушила, Оуэн отшатнулся от микрофона, хрипло выкрикивая слова, которых Соня не слышала. Когда закончил, стояла гробовая тишина. Потом кто-то хлопнул. Другой подхватил. Через мгновение зал наполнился аплодисментами и одобрительными криками. Не выразив ответной благодарности, Оуэн шагнул к стойке, где сидел на табурете Генри, в полном недоверии тараща глаза на отца.

— Слушай, — сказал Ред. — Соня, слышишь? Налей человеку выпить.

— По-моему… — начала Соня.

— Один стакан. Чего пожелает.

— Только кофе, — отрезала она.

— Что? — улыбнулся Ред, не веря своим ушам. — Отказываешься нас обслуживать?

Соня в самом деле отказывалась. Может быть, потому, что Оуэн вышел на сцену и прохрипел песню, поставив всех на уши. В любом случае очень приятно отказать в чем-то Реду. Почему она этого раньше не сделала?

— Вот именно.

— Хорошо. — Добродушное выражение на лице бывшего футболиста внезапно показалось нарисованным и уже начало шелушиться. — Откровенно, — сказал он, больше на нее не глядя, и бросил на стойку скомканные купюры. — Пошли, Оуэн. Более гостеприимные дерьмовые забегаловки еще открыты даже в этом дерьмовом городишке.

— Постой, — сказала Соня.

Ред все еще отсчитывал долларовые и пятидолларовые бумажки, а Оуэн задержался и оглянулся. Теперь вид у него был просто озадаченный, будто ему предложили выбрать себе союзников в стычке между теми, кого он минуту назад считал друзьями. Чуть глубже Соня разглядела низменную потребность. На лице мальчика ничего не отразилось. Генри, как всегда, погружен в океан, который он один видит.

— Точно кофе не хочешь? За счет заведения.

Оуэн открыл рот, Ред сказал что-то — Соня не расслышала.

— Пусть хоть Генри останется. В подсобке есть койка. Потом я его домой доставлю в полной целости и сохранности.

— Давай, парень. — Ред взъерошил волосы мальчика. — Развлекайся. — И обратился к Оуэну: — Готов, дружище? Дядя Ред до утра угощает.

— Не надо, Оуэн, — сказала Соня.

На этот раз он даже не оглянулся.

Глава 36

Женщина стояла в дверях Круглого дома абсолютно неподвижно. Тени в доме скрывали верхнюю часть лица, но он сразу узнал голос. Даже если бы не узнал, то узнал бы по запаху.

— Привет, Скотт, — сказала она.

— Колетта? — Он шагнул вперед, уже готовый сделать шаг назад. — Что ты тут делаешь? Я твоей машины не видел.

— Я ее за домом оставила из-за снега.

У пруда, понял Скотт, вспоминая слова тети Полины. Колетта посторонилась, и он вошел в дом. Где-то внутри тихо и равномерно стучали капли, будто вода лилась на литавры, громким эхом разносясь повсюду. Он снял пальто, набросил на лестничные перила, сбил снег с ботинок, видя, что Колетта наблюдает за ним из прихожей. Неподвижно стоя у стены, она казалась неотъемлемой частью дома, деревянной резьбой или вписанной в каминную раму фигурой, постоянной деталью обстановки. Улыбалась далекой, почти сонной улыбкой, прикрыв глаза, держа в руках какую-то длинную картонную тубу.