— От плохой неустроенной жизни, Малина, — глядя Лине в глаза, произнес Павел. — От унижений. От стыда. От всякой другой мерзости, которую плохая жизнь любит устраивать.
— По-твоему выходит, я раньше жила в сплошной мерзости?
— Нет. Ты просто из мерзости умудрялась творить себе благо. Потому что ты умная, сильная и красивая. А поскольку ты умная, сильная и красивая, тебе там и не место.
— А где мое место?
— Здесь, рядом со мной. И я тебя туда больше ни за что не отпущу, если даже будешь кричать и сопротивляться…
Так он это сказал — и сердце Линино будто мягкими лапками сжалось. Встал, протянул руку — пойдем со мной…
Какая горячая, сильная у него ладонь. Вложила в нее пальцы — будто током пробило. И ноги совсем не идут, предательски слабнут в коленках. Шаг, еще шаг, лестничные ступени… Господи, скорее бы уж прийти куда-нибудь! Вдох, выдох. И сердце сейчас наружу выскочит, кажется. Выдох, вдох. Ну же! Открытая дверь спальни, мягкий свет ночника… И жадный поцелуй, как спасение. Обманчивое спасение! От чего — спасение? От его горячих ладоней, от бешеного сердцебиения? Или от собственной неуклюжести в пальцах, запутавшихся в петельках-пуговицах его рубашки? Вот же незадача — какой истязатель их выдумал, эти петельки-пуговки? Нет уж, не надо им никакого спасения, и одежек-рубашек не надо, и ничего не надо, кроме этого ненасытного, жадного и обоюдного счастливого зова плоти… Господи, неужели именно с ней, Линой Смородиной, все это происходит? Здесь, в этой спальне, на этой постели, — с ней?! И обморочный счастливый сон уже под утро…
И пробуждение, как ей показалось, с этой же мыслью пришло — неужели именно с ней?
Открыла глаза, приподняла голову, долго смотрела в безмятежное мужское лицо на соседней подушке. Боже, какое оно красивое… И как хочется протянуть руку, коснуться пальцами щек с пробившейся за ночь едва заметной щетиной и сдуть легкую прядку со лба. И уловить момент счастливого пробуждения, легкое дрожание ресниц…
Нет, все-таки смешной, очень смешной перл давеча выдала Люся, когда сомневалась в скоропалительном предложении Павла! Как там она выразилась? «Ни разу с бабой не поспамши…» Смешно! И про трусливую «опаску» — тоже смешно… Наверное, этот сильный и красивый мужчина прав — надо верить только первому зову, первому порыву души и плоти, они никогда не обманут?
О, а вот и ресницы дрогнули… Распахнулись глаза, и улыбка на все лицо! И вновь его руки, и сильное вновь объятие…
— М-м-м… Доброе утро, Малина! Давно проснулась?
— Нет… Недавно.
— А отчего меня не будишь? Мне ж вроде как вставать надо… Некогда расслабляться, дела ждут. Ты не представляешь даже, сколько у меня сегодня дел, и подумать страшно!
— Почему же — не представляю? Как раз и представляю… Дела — это конечно, это прежде всего… — проговорила Лина тихо, уловив в собственном голосе некоторое трусливое смятение. Выпроставшись из рук Павла, села на постели, огляделась в поисках своей одежки.
— Эй, ты чего? — удивленно хохотнул он, дотронувшись до ее плеча. — Никак обиделась?
— Ничуть не обиделась. Почему я должна вдруг обидеться? Все было очень замечательно. Просто… Я же тоже на работу должна… Мне нельзя опаздывать… Надеюсь, ты отвезешь меня на работу?
— Не-а. Не отвезу.
— Что?! Я не поняла то есть… В каком это смысле?
— Да в таком и есть смысле. Чего ты там не видела, на работе своей? Оставайся лучше дома, осваивайся помаленьку. Скоро Анна Николаевна придет, познакомишься.
— А кто это — Анна Николаевна?
— О, это не просто Анна Николаевна, это замечательная женщина Анна Николаевна! Наш с Егором ангел-хранитель! Появляется здесь каждый день примерно от десяти до двух, порядок наводит. Нас в это время никогда в доме не бывает. Впрочем, теперь ты сама определишь, в какое время ей следует здесь появляться. Думаю, вы найдете общий язык.
— Да, но… Как же с работой-то? — попыталась прояснить ситуацию Лина. — Я ж не могу взять и прогулять целый день!
— Почему?
— Но так же не делается, ты что! Это же… безответственно, в конце концов. И вообще, у меня там срочные бумаги, квартальный отчет надо сдавать…
— Ничего, без тебя сдадут как-нибудь. А если уж так тебя разнесло на ответственность, то можешь после обеда съездить и спокойно уволиться. Попросишь Анну Николаевну, она тебе такси вызовет. Туда-обратно съездишь, вся процедура и двух часов не займет. К пяти часам уже дома будешь.
— Почему — к пяти?
— Потому что в пять мы отправимся на дачу к моему заму, а по совместительству другу Леньке Сосновскому. У него сегодня день рождения. Заодно и познакомишься со всеми, там только свои будут.
— Погоди… Мы что, весь вечер там проведем?
— Ну да… А как еще?
— Ой… А я же не могу вечером! У меня договор, я тебе говорила…
— А… Это ты про ту старушку, да? Ее дочь тебя в компаньонки наняла?
— Да…
— Ну, здесь уж совсем проблемы нет. Позвони этой умной дочке и откажись от договора. Пусть дочка сама свою маму развлекает, уж эта канитель тебе вовсе без надобности. А хочешь, я этой дочурке позвоню? — предложил Павел.
— Нет, нет, что ты… Я уж лучше сама.
— Ну сама так сама… Слушай, а где мой мобильник, ты не видела?