БЕЗ ОТЕЧЕСТВА. ИСТОРИЯ ЖИЗНИ РУССКОГО ЕВРЕЯ.

В декабре 1917 года, в Геническ прибыли первые представители Советской Власти, и тотчас образовали в нем нечто вроде местного Совнаркома, но Городская Демократическая Дума продолжала существовать по-прежнему. Вскоре, в городе заработала местная ЧК и произошли первые расстрелы.

Однажды, генический соборный протоиерей, отец Петр, шел по улице, и как всегда, на его груди блестел большой золотой крест. Внезапно он был остановлен группой красных матросов, которые с гиканьем и хохотом, окружили его, и начали над ним глумиться: "Что, поп, все еще Богу молишься – бабьими сказками людям голову морочишь. Гляди, ребята, какой золотой крест он носит! Снимай, поп, крест!" Отец Петр остановился, и спокойно ответил: "Что ж, если у вас руки подымутся его с меня снять – снимайте, а я сопротивляться вам не стану". Матросы еще немного покричали, похохотали, однако креста не тронули, и разошлись.

Всякая работа в конторе Дрейфуса совершенно прекратилась. Мой отец был принужден уволить всех служащих, и в том числе, сторожа Илью. Так как он служил уже много лет, то при увольнении ему хорошо заплатили. Уходя, Илья горячо благодарил "господина директора". Немного времени спустя, мой отец получил повестку из комиссариата защиты труда, с предложением туда явиться. Пришлось идти. "Садитесь, гражданин, – встретил его вежливо молодой комиссар. – Вы – гражданин Вейцман?" – "Так точно". – "Тут на вас поступила жалоба от гражданина Ильи Харченко. Вы, в качестве директора, не уплатили, при увольнении, всю следуемую ему сумму". Мой отец возмутился: "Как так – не заплатил! Я ему дал больше чем следует. Пусть он попробует это отрицать при мне". – "Это легко сделать, – ответил комиссар, – войдите, товарищ". При этих словах, через боковую дверь, в комнату вошел Илья. "Послушай, Илья, правда ли это, что ты недоволен деньгами, которые я тебе дал при расчете? Повтори теперь твою жалобу товарищу комиссару, при мне". – "Да я не то чтобы не получал следуемых мне денег; я, конечно, их получил, и премного вам, господин управляющий, благодарен; только вот, как теперь все-таки времена другие, так оно будто и маловато", – бормотал немного смущенный Илья. "Дал ты мне расписку, в получении всех следуемых тебе денег, или не дал?" – "Как же, дал". – "Так чего же тебе еще надо?" – "Послушай, товарищ, – вмешался комиссар, обращаясь к Илье, – ты что ж мне, мил человек, голову морочил? Ты получил, или нет, твои деньги?" – "Как будто – получил". Комиссар рассердился: "Ты мне товарищ пришел сказки рассказывать, время даром отнимать!" Потом он обратился к моему отцу: "Вот, что, гражданин, он уже стар, этот ваш Илья, дайте ему еще немного денег, а он вам, при мне, расписку даст о своем полном удовлетворении".

Отец вынул свой бумажник, и укоризненно качая головой, дал Илье еще несколько кредитных билетов. Тот принял предлагаемые ему деньги, расписался под составленной комиссаром бумагой, и ушел, хотя и сильно смущенный, но весьма довольный. "Вот так у меня почти каждый день, – пожаловался комиссар моему отцу – что за народ пошел – право!"

В одно прекрасное утро, к Бердичевскому пришли "забирать излишки", т.е. попросту отбирать у "буржуя" все, что казалось ценным, и без чего, по их мнению, Бердичевский мог прожить. Конфискованное имущество официально шло в пользу Государства и городской бедноты. Куда все это шло в действительности – один Бог ведает. По окончании узаконенного грабежа, "товарищи" вошли в наш общий двор. "А теперь пойдем сюда?" – спросил один из них, человек явно не здешний, указывая на наш дом. "Нет, товарищ, – ответил другой, – туда идти нам не надо, там живет не буржуй". И они ушли.

В городе, что ни день, образовывались митинги. Посередине улицы собиралась толпа, и взлезши на тумбу какой-нибудь доморощенный Демосфен, произносил зажигательную речь, в которой, обыкновенно проклинал всех "сосущих кровь трудящихся, буржуев", призывая: "пороть им их толстые животы". Однажды мой отец, идя по улице, натолкнулся на довольно комичную сцену: обычная толпа, и обычный призыв к порке толстых брюх, а в самой толпе, недалеко от оратора, стоит спокойно богатейший местный еврей – Аппенанский, обладатель преогромного живота, и с интересом слушает речь. "Что вы тут делаете, господин Аппенанский? Побойтесь Бога! Идите скорее домой!" – сказал ему, серьезно за него испугавшись, мой отец. "Зачем это, скажите пожалуйста, господин Вейцман, мне идти домой? – спокойно ответил Аппенанский, – очень поучительная и интересная речь", – и он погладил рукой свой огромный живот.