Без Отечества…

— Так что, Алексей Юрьевич? — повернулся ко мне Извольский, улыбаясь едва заметно, но отчётливо приязненно, — Попробуем работать вместе?

— Я… да, разумеется! — поймал себя на том, что киваю головой, как болванчик, — Разумеется, согласен!

Выйдя из кабинета Извольского, я на миг прислонился спиной к резной дубовой панели, но собравшись с силами, качнулся на ослабевших ногах и вышел-таки из прокуренной приёмной, на ходу доставая платок и промокая потное лицо…

… как это недавно делали другие посетители.

Выйдя из посольства, я усмехнулся криво, и, промокнув ещё раз лицо посеревшим от пота платком, выбросил его в ближайшую урну. Это было…

… незабываемо!

Покосившись в сторону такси, задумался, но решил сперва зайти в кафе, а потом уже…

В голове — решительно никаких мыслей, она лёгкая и пустая, как воздушный шарик, и звонкая, как гвардейские литавры. Впечатление господин посол произвёл…

Не думаю, что ТАК умеют все дипломаты, но это, чёрт подери, уровень! Так…

— Воды, — без сил опускаясь на стул, прошу у подошедшего молоденького официанта, — и мороженого.

Кивнув понимающе, тот испарился, и через несколько секунд на столике появилась бутылка «Перье» и вазочка с абрикосовым мороженым. С трудом подавив желание выпить минеральную воду прямо из горлышка, дабы не терять времени, налил её в стакан и принялся медленно цедить, чувствуя, как наполняется жидкостью мой иссушенный организм.

Через полчаса и литр воды, я немного пришёл в себя и обрёл способность связно мыслить. Не слишком…

… но хоть так!

Анализируя разговор, я пришёл к выводу, что в общем-то, всё не так уж страшно. Неприятно, это да… но если быть честным перед самим собой, то вся неприятность заключается в том, что Александр Петрович, чёрт бы его побрал, выстроил всё так мастерски, что не получилось никакого разговора на равных, а скорее — отсчитывание гимназиста в кабинете у директора…

… и в этом — его ошибка! Я бы даже сказал — стратегическая.

Господин Извольский так спешил перевербовать меня, что по факту, говорил только он, я же отделывался преимущественно односложными ответами. А так бы…

— Да, — признал я, заев ложечкой мороженого горечь поражения, — слился бы. НЛП какое-то, чтоб его… Даже близко ни разу не сталкивался, хотя казалось бы!

Поразмыслив (но не забывая о мороженом!), пожал плечами и решил, что оно, пожалуй, и к лучшему. Если бы Извольский выстроил разговор не со столь явной позиции «старший-младший», а как-то более доверительно, я бы пусть не сегодня и не сейчас, но непременно проговорился бы. А так…

— Обидеться, что ли? — задумался, прикидывая начерно, уместно ли это будет для демонстрируемого психотипа, и решил, что вполне! Возраст такой… подходящий. Да и взбрыкнуть после подобного разговора — сам Бог велел!

А там видно будет — подыгрывать ли господину послу и дальше, сделав взбрык этакой попыткой отыграть часть позиций, чтобы выйти на желаемый уровень более-менее равноправных отношений, толи рвать всё и вся и безусловной, горячечной юношеской обиде. Главное — не встречаться больше с послом, по крайней мере — не наедине. Переиграет.

А в остальном…

— Е2 — Е4, — нервно пробормотал я, выскребая костяной ложечкой остатки мороженого из вазочки, — Гарсон! Счёт!

* * *

Несколько дней после встречи прошли в каком-то немыслимом интеллектуальном угаре. Нескончаемые потоки сознания так причудливо закруживали мысли в моей голове, что бесконечные «А что если…» выплясывают в сознании причудливую мазурку, выкидывая дикие коленца и мало не сводя с ума.

Бесконечное, и, чёрт подери, совершенно непроизвольное, самокопание, рефлексия, постоянные всплывающие сценки прошедшего разговора с Извольским и Даниэлем… А всё ли я сделал правильно?

Но нет, я точно что-то упустил! Бесконечные же метания по квартире и по улицам в каком-то горячечном бреду, когда сон, явь и болезненные фантазии становятся почти неразличимы.

Меряя шагами улицы, я то не замечаю ничего и никого, то начинаю подозрительно вглядываться в лица прохожих, соскакивать с трамвая на ходу и нырять в проулки, сжимая в кармане рукоятку «Браунинга».

Потом, разом, накатывает апатия, и я на много часов безвольно оседаю в каком-нибудь кабачке, не видя никого и ничего, присутствуя здесь и сейчас в виде тела, но никак не души.

Опомнившись, я поднимаюсь и снова ухожу прочь, и, наверное, только эти немногие минуты между апатией и метаниями, можно, хотя и с натяжкой, назвать нормальным душевным состоянием.

Отчасти помогает кофе, табак и алкоголь, прочищая мозги. Но по-видимому, я, и без того пребывая не в здравии, переборщил с кофеином и никотином, отчего во рту поселилась неуходящая горечь, а сердце, даже в состоянии покоя, выстукивает такие ритмы, что, несмотря на всё неприятие современной фармакологии, приходится прибегать к помощи сильнодействующих препаратов.

Девушки, видя моё состояние, переживают…

… а я даже не могу сказать им, в чём дело!

Не тот это случай, когда можно откровенничать… да и можно ли вообще?