Да, раньше ее не смущали мелкие сделки с совестью и бартер, в котором она обменивала ласку и красоту на деньги и комфорт. Ей нравилось думать, что она вертела мужиками, как хотела, жертвуя такой малостью. К тому же, в этот раз она подвязалась за дело правое — удержать семью от распада, а свою синичку в цепких коготках. Да и синичка вот-вот должна была обернуться журавликом. Что не так?
А не так было все: Олю распирало от душевной боли, от отчаянной агонии, перетекающей в ярость и тоску, от непонятного бессилия и тревоги. У нее всегда была цель — теперь же осталась только усталость. И чем дольше девушка находилась рядом со Стешей, тем сильнее чувствовала неестественность своих принципов и ориентиров, фальшивость своего существования.
И ведь не происходило ровным счетом ничего знаменательного, как бывало в кино, когда главный герой пересматривал всю свою жизнь в яркой поворотной точке. Не было красивого сюжета, эпичной музыки за кадром или хотя бы чего-нибудь мало-мальски замечательного. Просто время от времени плавно накатывали слезы.
***
— Знаешь, когда звезды еще не согревали землю, а у Луны не было темной границы, могучие туры терзали своими рогами облака, чтобы оросить их молоком луга. Золотой свет Спутницы питал все живое, а пустыни цвели, как нам и не снилось. Песок вообще был главным богатством, аккумулируя тепло и отдавая его, когда Спутница отлетала к другим планетам нашей системы. Мы — большая экспериментальная колба, в которой все пошло наперекосяк, а мечтатель заключил сам себя…
Это не было похоже на обычный обрывочный бред, и Оля почти не дышала, вслушиваясь в странную сказку, а Стеша продолжала:
— Вообще, если бежать от себя, то нет места надежнее личного рая, сотканного из фантазий. Он чего только не пробовал здесь, он растворился во всех и вся, наполнив жизнью даже простейших. Поначалу красивая и стройная модель мира работала безотказно, не учел он одну только маленькую деталь — эволюцию. Слона — и не заметил… — она тихонько засмеялась.
— Ты не думай, они такие же люди, как мы, слабые и безрассудные. Прогресс всегда вел к деградации, но он не смирился. Сколько раз он поворачивал историю вспять? Ему-то что? То палец обожжет, то нос отморозит… Так он думал, пока не стал умирать сотни тысяч раз. Умирает здесь — рождается там. А сколько раз, опомнившись, он пытался выбраться из этой колбы? Уууууу… Сумасшествие — та еще ловушка, а мысли материальны…
Оля молчала, ей почему-то не было ни странно, ни страшно.
— Оля, знаешь, мы все заключены в себе. — Стеша очень ясным взглядом обратилась к подруге. — Ты как ни старайся бежать от себя — не скроешься. Догонит, трансформируется и еще раз догонит. Забвение — сказки, конца не будет.
— Чушь. Вот тебя сейчас менингит свалит — и кончишься.
Стеша покачала головой и легко улыбнулась:
— И снова буду здесь. Автосохранение, знаешь ли.
— Это как? — Оля много слышала теорий о жизни и смерти, но «автосохранение» — это что-то новенькое.
— Мы уходим, когда сами решаем, что пора. Это его отчаянные попытки выбраться. Наше счастье, что ему еще интересно обновляться. Пока он любопытен — мы здесь. Кончится любопытство — и он вернется к сознательной жизни, а у этого акта уже непредсказуемые последствия.
— Стеша, кто он? — осторожно спросила Оля, и сама не заметила, как выдала себя. Стеша еще раз улыбнулась, теперь с гораздо большей теплотой и сочувствием.
— На самом деле, все банально, он просто человек. Мы всего лишь люди, только он мог больше, а когда растворился, все больше и больше частей эксперимента становились неподконтрольными. Еще мне кажется, ему не очень повезло с родителями, иначе зачем мы повсеместно так настойчиво мусолим тему рода и родительской ответственности. Мечты всегда рождаются из боли.
За окном под мелкими каплями заиграл перкуссионный оркестр, и по стеклу потекли пресные слезы, искажая поблекший мир. Обе девушки притихли, прислушиваясь к шуршанию дождя. Это только тревожным людям хочется немедленно прервать неудобное проявление чувств другого, понимающие и принимающие готовы просто быть рядом, заполняя своим присутствием тоскливую брешь в сердце…
***
Следующий день выдался на удивление ясным и свежим, как улыбка ребенка. Искорки пыли плавали в золотых дорожках, пронзивших комнату, и это пробуждало какие-то смутные и далекие воспоминания из совсем другой жизни, в которой деревья были большими.
Стеша хлопотала все утро на кухне, а Оля, лениво потягиваясь в постели, недоумевала, откуда и с чего бы таким вкусным запахам прерывать ее сон в бывшей еще вчера такой неуютной реальности. Целую вечность назад она просыпалась вот так — поздно, мечтательно и нежась в тепле. Казалось, будто еще секунда — и в проеме двери покажется обвязанная фенечками мамина рука с чашкой какао и бутербродами с маслом и вареной колбасой на расписном фарфоровом блюдце.
Бутерброды, омлет, салат и кофе действительно материализовались, а Стеша выглядела удивительно знакомо, лучась заботой, озорством и лаской.
— Доброе утро, соня! — улыбнулась она, ловко растасовав тарелки и кружки на столе.