Я не думала, что этот выезд будет таким домашним, таким родным. Как-то Миша тоже повез меня на дачу своего приятеля, и ни на секундочку я не смогла там расслабиться. Все время мои нервы накалялись от напряжения. Не выдержав, я даже стала избегать общества собравшейся компании, искать уединения. Покой я обрела на уютном балкончике второго этажа красивого свежеиспеченного дома. И тут же устроилась в удобном кресле, поджав под себя усталые ноги и прихватив какой-то глупенький детективчик. Но не прошло и часа, как передо мной оказался один из Мишиных приятелей. Развалившись в кресле, он лениво жевал клубнику и скрываясь за шикарной улыбкой, пристально разглядывал меня.
— Да, Катюша, ты действительно похожа на незабудку, — мурлыкал он, щурясь на солнце.
— С чего это? — я еще не успела вернуться из книжки, и мне был трудно на ходу придумать какую-нибудь колкость.
— Почему вдруг? Еще полгода назад, когда я поинтересовался у Коляковцева, кто его новая пассия, он однозначно ответил: «Незабудка!».
Я, признаться, слегка обалдел от столь поэтичных определений. Решил было, Мишенций переутомился. Но нет! Вот сейчас смотрю на тебя и вижу — старик еще в здравом уме, раз сумел подобрать такое точное слово. Я то уж точно тебя не забуду.
— Стоит ли утруждаться? — усмехнулась я.
— А вот и я над этим же думаю, — с готовностью подхватил Женя. — С одной стороны, страшно хочется тебя погубить, но… — он состроил какую-то мало понятную мне гримасу и вновь расплылся в улыбке.
— Вообще-то я приехала сюда с Мишей, — осторожно начала я.
— Но ведь это не значит, что и уедешь ты тоже с ним, — засмеялся Женя.
— На сколько я понимаю, вы друзья, — я уже не знала, что сказать, опасаясь быть слишком резкой, а вдруг он один из «нужных» людей.
— Да, а друзья должны делиться, — продолжал блестеть глазами развеселившийся Женя. С него слетела его какая-то барская лень, движения стали верными, решительными, и весь он устремился в новую увлекательную для него игру.
— Ой! Засмущалась! — расхохотался он. — Брось, Катюша! Я же знаю, что вы спите в разных комнатах, а значит никому дорогу я не перейду.
— Интересная логика, — я начала выходить из себя.
— Послушай меня, — он резко придвинул свое кресло ко мне, — Я буду любить тебя очень, очень сильно. Как в кино! — горячо заговорил он и тут же ухмыльнулся, — Хотя и недолго. Прости, надолго меня не хватит. Уж больно много во мне страсти. Все взрывается и бах! Уже ничего нет. Но это того стоит. И потом мы всегда сможем остаться друзьями…
— Я польщена, — сквозь зубы ответила я, — но не заинтересована в столь щедром предложении.
Вращаясь в этом кругу, я уже и забыла, что бывают нормальные люди, и теперь все обычное, не вызывающее во мне хоть сколько-нибудь негативных эмоций, казалось мне пределом совершенства. Рома принял меня за свою. Никто не разглядывал меня, не пытался подколоть.
Да и что во мне такового особенного? Вот особенной мне как раз и не хотелось быть. Особенным был Боренька, а я существовала при нем, тихая и незаметная. Когда мы на несколько минут остались вдвоем на крыльце дома, и над нами сомкнулась звенящая тишина загородного летнего вечера, он снова стал благодарить меня за стихи.
— Ты знаешь, они из таких, которые нужно перечитывать, чтобы вникнуть в суть, — задумчиво говорил он. — Нет, правда! Просто здорово!
Бог мой! Знал бы он, чем для меня были эти слова! Неужели он еще и перечитывал мои бредни? Неужели я смогла сделать что-то, за что он так искренне благодарит меня? А ведь это ничего не стоило мне! Я только позволила всему несказанному, непозволительно откровенному оказаться на бумаге, приобретя более приличную форму — поэзии символизма.
На следующий день мы встретились в «Трюме» за обедом. Боренька был задумчив, неразговорчив. Я боялась спросить в чем дело, но все выяснилось само собой.
— Скоро осень, — вдруг протянул Боря. — Ты пойдешь учиться и, наверное меня бросишь…
— Почему? — трудно себе представить, в какое состояние повергло меня это замечание. Дело даже не в том, что я никогда не смогла бы бросить Бореньку и мне были странны такие предположения, но ведь я еще и не думала о том, какие между нами отношения. Каждая встреча была для меня первой и единственной, неповторимой. Я жила одним днем. Мое вчера умерло, а завтра вообще не существовало. И вдруг Боренька как будто пролил свет, заставил меня у самой себя поинтересоваться — а как собственно я к нему отношусь… На поверхности сердца лежала восторженная благодарность, далее следовали безграничные просторы нежности, еще глубже жило страстное желание его счастья, пускай даже в ущерб целому миру, а на дно я побоялась заглядывать. Я сама себе не верила, я сама себя испугалась. Видимо, в то мгновение мое прежнее «я» на секундочку вернулось, и я не узнала себя. Но это был всего лишь миг, а моя любовь была вечностью…