3. «…был человек, торговавший рубахами, и наступили для него тяжелые времена. Не шел товар, и заглохла вся торговля его. И воззвал он к Господу, говоря: „Боже мой, для чего Ты послал мне такие испытания? Ибо враги мои торгуют вовсю, а я за неделю не продал ни рубахи. И это в разгар сезона. Взгляни, Господи, на товар мой. Смотри, какая вискоза. Боже мой, есть и с воротничками на пуговицах, есть под галстук — и всё лежит. А ведь я всегда следовал заповедям Твоим. Почему же не могу ныне заработать на хлеб насущный, и младший мой брат вынужден мыть полы в „Детском мире““?
И услышал Всевышний его молитвы, и отвечал рабу своему, говоря:
— Насчет рубашек…
— Да, Господи, — воскликнул тот человек и упал на колени.
— Нашей крокодильчика.
— Что, Господи?
— Что слышал. Нашей крокодила на карман. Не пожалеешь.
И взял тот человек все рубахи свои и нашил на карманах знак крокодила, и вот, се, вдруг премного выросли продажи его, и была ему великая радость, тогда как в стане врагов его стоял стон и скрежет зубовный, и кто-то сказал: „Милостив Господь, Он упокоит меня на пажитях злачных. Один вопрос — смогу ли я потом встать“».
Размышляя о женщинах Йобсена
Пожалуй, ни одному писателю не удавались столь сильные и сложные женские образы, как великому скандинавскому драматургу Йоргену Йобсену, известному своим современникам под именем Иорген Иобсен. Его отношения с противоположным полом были мучительны, но благодаря страданиям и горю, которые они принесли самому автору, Иобсен подарил миру таких непохожих и незабываемых героинь, как Дженни Ангстрем в пьесе «Всюду гуси» и фрекен Дроссель в «Маминых галошах». Йобсен (урожденный Йобсен, он в зрелые годы срезал локон с груди и разместил его над «И») родился в Стокгольме в 1836 году. Первую пьесу он написал в четырнадцать лет. Она называлась «Муки застенчивых» и увидела свет рампы, когда автору было уже за шестьдесят. Критика встретила ту постановку неоднозначно, а смелость темы (любовь благовоспитанной девушки к головке швейцарского сыра) вогнала в краску театральных ханжей. В творчестве Йобсена можно выделить три периода. Вначале был создан цикл пьес о страхе, ужасе, отчаянии и одиночестве (комедии). Затем драматург обратился к острым общественным проблемам. Его драмы того периода сыграли немалую роль в переходе к более безопасным методам взвешивания наваги. И наконец, шесть великих трагедий, составивших последний цикл: они написаны незадолго до смерти. В 1902 году от творческого перенапряжения у Йобсена отвалился нос, и драматурга не стало.
Первой из великих йобсеновских женщин пришла к зрителю Хедвиг Молдау — главная героиня пьесы «До гланд», в которой автор вынес язвительный приговор великосветской графомании. Хедвиг известно, что Грегор Норстад использовал нестандартный стройраствор, когда клал крышу курятника. Однажды ночью крыша обрушивается на Клавара Экдаля. Хедвиг узнает, что несчастный ослеп и одновременно облысел, и ее охватывают муки совести. Следует знаменитая финальная сцена.
Хедвиг. Значит… все-таки рухнула.
Доктор Рорлунд
Хедвиг
Доктор. Любил курочек. Нет-нет, не всех, не кур вообще, уверяю вас. Некоторых.
Хедвиг. А Норстад? Что он сделал, когда… это случилось?
Доктор. Посыпал голову перцем и спрятался в погребе.
Хедвиг
Доктор. Вы что-то сказали?
Хедвиг. Хедвиг. Нет, ничего. Идемте, доктор. Пора бы вам простирнуть рубашку. Пора бы всем простирнуть рубашки…
Образ Хедвиг многим обязан родной сестре Йобсена Хильде, властной и неуравновешенной женщине. Она была замужем за вспыльчивым финским мореходом, который в конце концов загарпунил ее. Иобсен боготворил сестру и только благодаря ей избавился от привычки разговаривать со своей тростью.
Вторую из череды великих героинь Йобсен вывел в пьесе «Дикая шутка», возвышенной драме любви и ревности. Мольтвик Дорф, укротитель анчоусов, узнает, что его брат Аовульф получил в наследство деликатную болезнь их отца. Дорф обращается в суд. Он утверждает, что болезнь по праву принадлежит ему, но судья Мандерс берет сторону Аовульфа. Нетта Хольмквист, хорошенькая и самоуверенная актриса, подбивает Дорфа пойти на шантаж: пускай он пригрозит Аовульфу, что сообщит властям, как тот в свое время подделал подпись одного гуся на страховом свидетельстве. Следует четвертая сцена второго действия.
Дорф. Нетта, Нетта! Все кончено. Я проиграл.
Нетта. Так может говорить только ничтожный слабак, неспособный найти в себе мужества…
Дорф. Мужества?
Нетта. Мужества сказать Парсону Сматерсу, что он никогда больше не сумеет ходить нормально и обречен скакать до конца своих дней.
Дорф. Нетта! Нет. Я не могу.
Нетта. Еще бы! Конечно не можешь. Зря я вообще заговорила об этом.